понеже нелицемерно мнишьствова възлюбив Бога и братью свою акы своя уды; темже и Бог възлюби и и место его ради прослави паче всех, иже монастырь в Руси. Сиа внутреняя добродетели святых калугер житиа паче мирское власти сияють чюдесы, и тех ради мирьскыа велможи свою покланяють мнихом главу, яко Божиим угодником достойную въздающе честь, по Господню словеси, глаголющю: «Приемляй праведника во имя праведниче мьзду праведничю приемлеть»
[413] и прочая; и пакы: «Приемляй, — рече, — вас мене приемлеть»,
[414] и прирече: «Не бойся малое стадо, яко благоволи Отець мой дати вамь царствие небесное»,
[415] «иже бо оставить, — рече, — отца и матерь и имение имени моего ради, стократицею приимет и жизнь наследить».
[416] Сих ради обещаний всяк крестьянин нудится понести ярем Господень, рекше иночьскый чин на ся взяти.
Да речем уже оного царя вход. Поем бо свою единородную дщерь, внутр вертьпа входить. Дщерь же уму разумей душю, умородителна бо есть и обьщена ангельскым чином: «Творяй, — рече, — ангелы своя духы и слугы своя огнь полящь».[417]
Дух бо на всю добродетель бодр и скор на теченье богоугоднаго подвига, но плоть немощна. Обаче вся служба ангельская и мнишьская одино есть: они бо и си, всю свою оставльше волю, Божию и игуменю повинуются повелению, имже самь Господь мьздовъздатель противу трудом бысть. «Иже бо, — рече, — душю свою погубит моих ради словес, обрящет бо ю в вечном животе».[418]
То уже сам глаголет к внутрь стоящему: «Отверзи мне врата правды, и, вшед в ня, исповемся Господеви, яко “взискающии его не лишатся от всякого блага”[419]».
Отвеща предстояй он: «Си врата Господня, праведнии внидут в ня, и Господь не лишить добра ходящих не злобою зде. Ты же кто еси, тако дръзающий?»
И та рече: «Дщи убо есмь царева, “и приведутся царю девы по ней”».[420]
Отвеща стояй: «Слыши, дщи, и вижь, и приклони ухо твое, и забуди люди твоя, и дом отца твоего, и въсхощеть царь доброте твоей, аще и черна еси».[421] — Сиречь, дондеже бо человек не останет ся телесных похоти и житийскых печали, душа его с Богом не смирится, не может бо Богу работати и мамоне. Черность же есть грех. «Смагла, — рече, — есмь, но добра».[422] Смагла убо первых деля съгрешений и яже в миру житийскых вещи. Добра же бых — скораго ради покаяниа. «Черна есть миродержителнаго сана властию, добра есть мнишьскаго ради пострижениа. — «Вся слава дщере цареве внутрьуду».[423]
— «Ты же кто еси?»
— «Аз есмь, — рече, — пастух овцам, остави вы, — рече, — на горах 90 и 9 и снидох погыбшие сде ища,
