Тако же и трие отроци моляхуся, глаголюще: «Авраама ради възлюбленаго, и Исака, раба ти, и Израиля святаго твоего», — того ради и в пламени не изгоревше изидоша.
[379]Да се есть подобно врея оного благоразумнаго светника, еже не искати чаров, ни волхвов но верою глаголати: «Благо мне, яко смирил мя еси, да научюся оправданием твоим»;[380] и пакы: «Яко годе бысть Господеви, тако и бысть». Господь живить и мертвит, богатить и убожить, смиряеть и высить, и от болезни устрабляеть немощна.
Гора же есть монастырь, в немже духовнаа оружиа на противнаго дьявола си суть: пост, молитва, слезы, въздержание, чистота, любы, смеренье, покорение, люботрудие и несъние. К той горе благоразумный съветник приводит царя, сиречь: печаль ума — к манастырю, то бо есть гора Божиа, гора тучна гора усырена, гора, юже благоволи Бог жити в ней. Приход же к горе — се есть обетное к Богу слово («Обещайте бо ся, — рече, — и въздадите»;[381] и пакы: «Въздам тобе обеты моя, иже изрекосте устне мои и глаголаша уста моя в печали моей»[382]).
Приничение же к оконцю — еже слышати душеполезное учение. «Сказание бо, — рече, — словес твоих просвещаеть и разум даеть младенцем».[383] Пишет бо ся: «Възведохъ очи мои в горы твоя, отнуду же приде помощь мне».[384] Яко ту рещи с Давыдом: «Господь съхранить вхожение мое и исхожение отселе и до века».[385] Никого же бо Христос к покаянию нужею влечеть, но вещми разум дает, да от тех познавшим его и в небесное вводить царство.
Пещера же глубокаа — церкы есть монастырска, пророкы дозрима, апостолы устроена, евангелисты украшена. А иже от нея светлая сиящи заря — богохваленаа жертва, немолчьная алилугия псаломьстими гласи: «В нощех бо, — рече, — въздежете рукы ваша в святая и благословите Господа»,[386] и пакы — «Полунощи въстах исповедатися тебе»;[387] «Тако, — рече, — да просветится свет вашь пред человекы, яко да узрять дела добрая ваша и прославять Отца вашего, иже есть на небесех».[388]
Внутрений же вертеп устав глаголю, апостольская преданиа келейнаго житья, в немже никтоже своевольство имать, но всем вся обьща суть, суть бо вси под игуменом, акы уди телеснии под единою главою, съдръжыми духовными жилами. А иже в нем седяй мужь, в последний жива нищете, — се есть весь чернечьскый чин. Седение же безмолвие являеть: «Рех бо, — рече, — схраню пути моя, да не съгрешу языком моим, онемех и смирихся, и умолчах от благ»;[389] и пакы: «Аз же яко глух, и не слышах, и акы нем, не отверзох уст своих»,
