Седящема же има етеро время, рече слепець к хромцю: «Что убо благоухание се изнутрь врат пометаеть мя?» Отвеща хромець: «Многа благая наю господина внутрь суть, их же вкушения — неизречена сладость. Но понеже премудр есть наю господин, — посади тебе зде слепа, мене же хромого и не можеве никакоже тех насытитися благынь». Отвеща глагола слепець: «То почто сего давно неси ми поведал, да быхове не ждали, но к сим даным нам в область и она особь въсхытиве! Аще бо аз слепъ есмь, но имамь нози и силенъ есмь, моги носити тебе и бремя». (Вижь душевное бремя грехъ; того ради глаголеть пророкъ: «Яко бремя тяшко отягтеся на мне»). Рече же слепець: «Возми убо кошь и всяди на мя, и аз тя ношю, ты же показай ми путь, и вся благая господина наю обьемлеве; не мню бо, яко придеть семо наю господин». Се помышления суть ищющихъ не о Бозе света сего санов[322] и о телеси токмо пекущихся, не чающихъ ответа о делехъ въздати, но акы суетну пару свою свою душу в ветръ полагающем. Того ради глаголеть Исайя: «Завист приимуть люди ненаказаныя», завидим мы, грешнии, чести и славе праведныхъ, а не преже творим делесъ их. «Аще ли, — рече, — придет наю господин семо укрыеться от него наю дело. Аще бо мене въспросить о тадбе, аз рку: “Ты веси, господине, яко слепъ есмь”. Аще ли тебе въспросить, ты рцы: “Хромъ есмь и не могу доити”, и тако премудруеве наю господина и приимеве мьзду наю стражбы». Въседъ же хромець на слепца и дошедша окрадоста вся внутрьняя господина своего благая.
То не воюйте, братье, на мою грубость, нелеп образ писания поставляющи ми. Яко же бо и по ногу вязяши птице нест мощно на аиерьскую възлетети высоту, тако и мне в телесныхъ вязящю похотех, невозможно о духовных беседовати: не сольнуть бо ся грешнича словеса, не имуща благодати Святаго Духа. Обаче на предъречена възвратимся, разрешающе притча соузъ.
Т. Седящема же има, рече, долго время. Что есть долго время? — бестрашие Божия заповеди и о телеси печение нерожение же о своей души. Никто же бо страх Божий имея, в плотскых прельститься; никто же правоверенъ, чрес закон священьскаго ищеть взяти сана[323] — никто же смерти чая и по смерти пакы въскресения; те в злых пребывають делехъ. Но пакы то же реку разума деля. Рече слепець к хромцю: «Что убо благоухание изутрь пометает мя?» — и прочая. Се надмение Адамова высокомыслья, яко всеми обладая земными, животными, морем же и в немь сущею тварью, в едеме благыхъ насыщаяся, преже освящения на святая дерзнув, из едема бо вниде в рай. Сего ради Писание глаголеть: «Изгна Бог Адама из рая и осуди его делати землю, от нея же взят быст». Вижь, яко не тамо повелено ему бе жити, отнележе его изгна. Тако бо вниде, яко же се церковникъ, недостоинъ ереиства и утаив грехъ свой, не брег же о Божии законе, но имене деля высока и славна житья на епископскыи взиде санъ. Слогы подобны. Того ради смертью Адама осуди, понеже коснуся древа разумения добра и зла. Древо бо разумения добра и зла — ест разумны грех и волное богоугодья делатель. Пишеть бо ся: «Горе в разуме согрешающим!» Сего ради погубив дуновениемь Духа животнаго, его же въдхну Бог на лице его, еже есть несвершен дар священия. Пишеть бо ся: «И дуну на лице его Дух животен». Тако бо и Христос дунув на лице апостолом: «Приимете, — рече, — Дух Святы» — несвершен дар, точью обет священия; ждати бо им повеле самого Святаго Духа: «Иже пришед, — рече, — до конца освятить вы». Сице и святители святять падьяки и чтеции и дьяконы — несвершен даръ, но обет священия, да ся приготовають на свершеное святительство. Ничто же бо Богови тако любо, яко же не възноситися в санехъ, ничто же тако не мерзить ему, яко же самомнимая величава гордость о взятии сана не о Бозе. Смотри же оного слепца с хромцем, како преобидеста господина своего заповедь и прещение: взем бо хромца и бремя понесе, и дошед внутренихъ, приближися к древу, вкуси плода, и се добро зело, и тако окрадоста, их же повелено има стрещи. Привод. Того древа вкуси Каин;
