— Ладно, хватит пока с них, а то не смогут работать. — Аббат сделал жест, палачи опустили плетки, а монахи стали протирать рассеченные в кровь спины девушек спиртом. Те постанывали, но кричать боялись, опасаясь, что добавят еще.
— Теперь надо обработать вот этого! — Аббат ткнул пальцем в мальчишку.
— С сбережением, или до смерти? — Спросил палач.
— Как душа лежит!
— Хорошо, он взвоет! — Истязатель кивнул помощникам. — Начинаем!
С мальчика сорвали лохмотья, привязали к пыточной лавке, острые гвозди впились в тощий живот и грудь. Ребенок охнул.
— А он жилистый и сухой. — Отметил аббат. — Может отправить его в тюремный приют? Позвоню я полковнику.
Слуга церкви набрал номер, через несколько секунд подняли трубку.
— Слушаю вас!
— Говорит аббат Грум. Мы воришку поймали, вам пополнение контингента не нужно?
— Сколько ему?
— Около десяти, шустрый парнишка, на охранника кидался.
— Не давно у нас была облава и приют переполнен, на всех работы не хватает, так что его я могу взять только за соответствующее вознаграждение.
— Он не стоит этого.
— Тогда разбирайтесь сами, можете даже убить, эти беспризорники нас достали.
Аббат повернулся:
— Ну, чего вы стоите, бейте!
На спину мальчика, рассекая кожу, обрушился кнут. Леон вскрикнул, но прикусил губу, он не унизится до того, чтобы показать, как ему больно. Палач повторил удар, на сей раз, ребенок лишь заскрипел зубами. Толстый истязатель усмехнулся.
— Что, не хочешь кричать, но я ведь из тебя все равно выбью.
— А вот черта с два! — Леон показал кукиш.
— Так получай!
Удары обрушились на жилистую спину, одновременно от каждого сотрясения гвозди сильнее впивались в грудь и живот. Мальчику было ужасно больно, но он привык драться, да и били его не в первый раз, самое главное, он теперь был революционером, а значит, должен с улыбкой на устах выдерживать любые пытки.
Палач все больше лютовал, постепенно сдиралась кожа, мясо, оголялись кости. Он бил по спине, попе, ногам, потом палками по босым пяткам ребенка. Леон был переполнен болью, а сознание упрямо не хотело покидать его. Губа была искусана в кровь, сил терпеть не было, и он вспомнил совет Ленина:
— Когда станет совсем в невмоготу, пой.
Тогда мальчишка запел, в голосе чувствовались слезы, сочиняя на ходу:
Родился в муках под несчастною звездой,
Мечтал о счастье я хоть краткого мгновенья!
Но вместо этого зла море, боль с бедой,
А облегченье лишь во мраке сновиденья!
В чем боже виноват перед тобой,
Я жил в потемках, матери не зная!
