Перед подъемом на гору — выездом из села, меня действительно практически выбросили из машины. Выскочила фельдшер, выпуская меня, спрыгнула с подножки я и машина сразу же рванула с места и понеслась навстречу реанимобилю, скрывшись за гребнем холма. Постояв немного, я побрела в сторону дома бабы Мани.
От меня ничего уже не зависело. Все что могла — сделала. Будто и прямой вины нет, а виновата смертельно. А это больно, оказывается. Совесть, в сильном ее проявлении, это очень больно и очень плохо для провинившегося.
И, наверное, все-таки меня еще не отпустило. Что там и как работает? Механизма процесса, что шел сейчас в моем мозге я не понимала. Заторможенность, растерянность, скудность и однобокость эмоций… Перед этим на короткое время захлестнуло чем-то таким — давящим, злым, удушливым и почти сразу схлынуло. Пустота теперь внутри, дыра… хотя соображаю будто нормально. Непонятно… и неважно.
Что-то я сумела объяснить Ольге, что-то говорила она. Телефон у нее я отобрала и положила в прихожей на тумбочку, объяснив совершенно спокойным голосом:
— Не нужно звонить. Он не ответит — занят.
Потом навалилась усталость, и я села отдохнуть прямо на пол. Потом пила коньяк, раздевалась в ванной, мылась… Надев большой белый халат, лежала, вся сжавшись, на старинной кровати — удобной, но вида странного: металлические шишечки на выступах изголовья и в ногах отсылали по времени далеко назад. Пушистая ткань одежды, теплое одеяло, да и коньяк, наверное, тоже… все это помогло унять внутреннюю трясучку. Я угрелась и даже расслабилась, а там и поплыла…
Мне даже что-то снилось. Вначале непонятное: пейзажи разные, но все в зарослях сухих сорняков — крепостные развалины, какой-то ров, газетный киоск и заправка — все сплошь… а потом — баба Маня. Почему-то одета она была в тот сарафан — голубой, с огромными ромашками, в котором я тот раз приезжала в Длинное. Ей шло. И года для нее будто откатились назад — открытые плечи были округлыми, кожа молодой, как и лицо со знакомыми чертами. Глаза выглядели не такими линялыми, как я помнила, а гораздо ярче и голубее. Баба Маня участливо смотрела на меня, ее губы шевелились, приговаривая:
— Не дурей, девка, не дурей… И не смотри уже на темное — втемяшилось тебе… оглянись вокруг — белое разгляди.
Проснулась я ближе к вечеру. Подхватилась, будто подкинуло и сразу созвонилась с дочерью. Потом стала звонить Анжелиной классной. Вкратце обрисовала ситуацию и попросила забрать дочку на ночь к себе. Алёне звонить не стала — ей некогда с детьми, а Николай мог быть занят на службе. Кроме того, пришлось бы выдать ей всю информацию с подробностями, а на такое я еще не была способна. Да и многое еще нужно было выяснить, что я и собиралась сделать — где-то в доме слышались голоса. И будто бы мужской тоже.
