Но весь план рассыпался, словно карточный домик, стоило мне в эту комнату попасть.
Халид не Лука, с ним играть не получается.
– Ада, я не повторяю.
– Ты повторил то, что не повторяешься.
На «ты» перехожу, стараясь нас сравнять. Но поднимаюсь медленно, чувствуя, как ноги подкашиваются. Мне часто перед операциями в одном помещении с парнями приходилось переодеваться. ФСБ на пол плевать до тех пор, пока дело до повышения не доходит.
Поэтому раздеться не проблема.
Проблема в том, что Халид дальше будет делать.
– Так? – голос даже не дрожит, когда язычок молнии вниз веду. Платье с груди падает, но я придерживаю руками.
– Дальше.
– Зачем?
– Я так захотел.
Короткий ответ, всю суть Халида показывающий. Нельзя глаза закрывать, последние крупицы контроля терять. Но жмурюсь, стоит лёгкой ткани на пол упасть. Вздрагиваю, когда грубые пальцы щеку накрывают. Кожа у мужчины загрубевшая, но горячая.
– Что ты…
– Помолчи.
Не могу себя заставить глаза открыть. Слабой вдруг рядом с ним становлюсь, хотя не должна. Наоборот нужно, силу показывать, не позволять так себя вести. Халиду многое можно, но только не контроль над моим разумом брать.
Мужчина шеи касается, и я реагирую мгновенно. Плечи вжимаю, не давая сжать ладони, причинить боль.
– Легче, Ада, - настоящее имя по ушам бьёт. И хотя Халид просто власть доказывает, называя так, как ему хочется, легче не становится. – Не зажимайся.
– Не могу. Убери руки.
– И как мне это сделать, если ты в капкан зажала?
Я долго инстинкты тренировала. Реакция на угрозу мгновенная. Сплю чутко, всегда наготове. И это – тоже выше меня. Просто плечи опустить, когда никто убивать ещё не начинал. Просто для тех, кто мой путь не пришел.
А я не могу.
– Ада, если я силой выдерну, тебе же больно будет.
– Хорошо, пускай, - смотрю на него, страх в себе пряча. – Я не смогу.
– Сама выбор сделала.
Жду боли, но вместо этого Халид целует меня. Кусает губы, сминает. Моего разрешения не спрашивает. Сам решение принимает, сам выполняет. Скользит языком, жаром со мной делясь.
Тело неправильно реагирует, непривычно. Мурашками от мощи и грубости. Стянутой нитью и теплом в низу живота. Я дрожу и не понимаю, чего в этой дрожи больше – страха или непонятного желания.
– Умница, - на чеченском произносит, но я понимаю. Я выучила много кавказских языков, не зная, кто именно Цербер по национальности. Не русский – единственное, что узнать получилось. Поэтому старалась ко всему готовой оказаться. – Хорошенькая.
