— Электрический? — спросил гость.
— Нет, обыкновенный. С дымком знаешь как вкусно!
Хозяева, тридцатилетние Борис и Наталья Ларионовы, были несуетливы, не торопились показывать квартиру, рассказывать или расспрашивать, не спеша собирали ужин, и Лунев почувствовал себя двойственно: ему наконец стало покойно и уютно в их светлом, со вкусом обставленном жилище, но от сдержанности хозяев и непривычного московского быта он показался себе провинциалом. Долго крутил в руках иностранные прозрачные кассеты с записями и думал при этом, насколько другая квартира у него, Виктора Лунева, в ней только самое необходимое, другая жена и другой образ жизни. До сих пор он встречался с Ларионовыми либо на юге, в санатории у матери, либо в центре Москвы, когда заезжал проездом на час-другой. Он похвалил квартиру, сел за стол. Дети спали, и свои подарки Виктор решил вручить утром. Борис налил красного вина из пузатой бутылки.
— Легкое «божоле». Это у Сименона, Нат, — «легкое «божоле» хорошо под телячью голову»?
— Кажется, у Сименона. — Наташа, в домашнем халате с взбитыми, елочкой сшитыми рукавами, ставила на стол «птичий ужин»: шпроты, апельсины, тонкими ломтиками нарезанные колбасу и сыр.
— Буженину ел, — не к месту сообщил Виктор, по ассоциации с «божоле». — Килограмм буженины и килограмм водки. Ната, ты мне на завтрак кусок мяса найдешь? Без мяса я не жилец. Сейчас-то поужинал, а вот завтра...
— Найду, найду, Микулушка, — улыбнулась Наташа, подняла рюмку: — Ну, за нашего двенадцатого гостя!
— Это за сколько же? — поразился Виктор. Ему стало неловко.
— За два месяца, — ответил Борис. — В прошлом году тридцать шесть заездов было, а гостей этак под пятьдесят.
Они выпили, не чокаясь, хоть Виктор и потянулся было чокнуться. Оттого, что гостей здесь считали двузначными цифрами, ему захотелось в гостиницу.
Странное дело — молчания не было, они все время о чем-то говорили, но все о неважном, необязательном, и Луневу, как это бывает с людьми непосредственными и прямодушными, почудилось, что он неинтересен хозяевам, и он решил сейчас же заинтересовать их собой. В самолете и аэропорту, помня о профессии Бориса, Виктор давал себе слово накрепко молчать о своем происшествии: друзья-то друзьями, но так будет лучше.
— А вот я вам историю расскажу! — выпалил он и сделал многообещающее лицо.
— Э-э, для красноречия, начальник! — Борис снова наполнил рюмки. Виктор подумал о том, что все-таки мало знает он Бориса. Глядя на него, можно было сказать, что тот утомлен и не совсем здоров, потому что под глазами выступали как бы вторые бровные дуги, но это даже шло ему.
