Автор знает Север, знает его кочевую жизнь, труд геодезистов и буровиков. Это знание отчетливо проявляется в повести «Невечная мерзлота», где зримо, до «лаково-коричневого прутика» карликовой березки описана природа Заполярья, — и эта детализация привлекает.
Что бы хотелось пожелать молодому писателю? Побольше точности в передаче человеческой психологии (а склонность к этому автор уже проявил), в прорисовке женских образов. Василий Фартышев и сам, наверное, видит, где, образно говоря, пером писателя водит рука журналиста, а где — рука прозаика. И главное пожелание — новых встреч с Севером и новых книг.
В. ПОВОЛЯЕВ
Буровой мастер Виктор Лунев приехал на базу чуть позже обычного; давно засветлел зимний день, и около домика конторы стало по-рабочему пусто — вездеходы других бригад уже ушли на буровые. Контора никак не превращалась в деловое здание, походила на один из поселковых домов, каким она до недавнего времени и была. В коридоре Виктора окликнул главный инженер партии Пилипенко:
— Припозднился, Лунев! А на твоей пятнадцатой крюк полетел!
— С кран-балки?! — похолодел Лунев.
Главный, как всегда, медлил с ответом.
— Сварку запросили!
Странный человек был Пилипенко. Даже с самыми близкими он говорил всегда на повышенных тонах; Владимир Михайлович мог с нажимом орать о новом костюме, отпуске, здоровье жены. К атому надо было привыкнуть, таков был его характер, и Лунев привык уже. Не мог только принять эти важные паузы перед самыми простыми ответами. Сейчас в голосе молодого главного инженера звучало к тому же не то злорадство, не то подкалывание: ага, лауреат, подзалетел?!
— С пены!
У Лунева отлегло. Пена — металлические сани, на которых установлена буровая, — пустяк. Он зашел к главному механику и написал заявку на сварочную установку. Главмех полюбопытствовал, что стряслось, выслушал, сочувственно покивал, развел руками: не раньше обеда. До обеда мастер отправил тракториста бригады Гену Заливако по прежним стоянкам, набрать «сокращенных» геологами керновых ящиков: керн пора вывозить.
— Штук сто брать? — спросил Гена.
— Бери двести. Мы уже тысчонку метров прошли, лежит керн-то.
Тракторист уехал. «Хоть эта бодяга не висит больше!» — мастер почувствовал себя свободнее. Когда дела скапливались, давили, ему хотелось расстегнуть ворот рубашки, освободиться от лишней одежды. Крупный не в меру, он никак не мог привыкнуть к неожиданно выросшему телу. Ему было жарко в любой мороз.
