Когда я сообщил об этом Костину, он улыбнулся:
— Дорогой мой. Вы, видимо, забыли, что когда женщина выходит замуж она, как правило, меняет свою фамилию.
Действительно! Как же я об этом сам не догадался?! Снова картотека адресного стола, и вот в моих руках:
— Саржевская Елизавета Григорьевна. Пролетарская,107.
Указанная улица оказалась загородной. Отыскав номер дома, я постучал в калитку, но на мой стук навстречу выбежал только огромный пес. На удивление он начал тереться о мою ногу, на что я почесал его за ухом и вошел во двор.
Собака побежала за мной. Приблизившись к дому, я увидел на дверях замок: хозяев дома не было.
— Что ж, — сказал я вслух, — придется, видимо, уйти ни с чем.
Я направился к калитке, но собака стала на моем пути и зарычала.
— Ты чего?! Я ж тебя за ухом чесал.
Пес ощетинился и показал клыки. Я отступил и прижался к стене.
Сколько я так простоял, не знаю, но через некоторое время калитка скрипнула, и дорожке показалась красивая женщина лет сорока.
— А ну, пшел прочь! — крикнула она собаке и, хмуро осмотрев меня, спросила: — Вы к кому?
— Мне нужна Елизавета Саржевская.
— Ну, я Саржевская.
Я съежился под ее холодным взглядом.
— Скажите, пожалуйста, вы никогда не были знакомы с Матвеем Петрищевым?
По тому, как она на секунду замерла, как задрожали ее ресницы, я понял, что угадал. Петрищева она знала, но почему-то признаться в этом не спешила.
— Не знаю такого, — резко сказала Саржевская.
— Но как же... Мне говорили...
— И я говорю: не знаю, и все тут! Идите себе!
Я направился к выходу, но у самой калитки Саржевская окликнула меня:
— А к чему он вам?
— Собираю о нем материал для музея.
— Вот как? Это зачем же?
— Затем, — ответил я раздраженно. — Музеи просто так ерундой не занимаются. Матвей — герой. Он подвиг совершил…
— Вранье…
Но больше я ее не слушал, и уже довольно прилично отошел от дома, когда услышал за спиной ее быстрые шаги:
— Молодой человек, простите, ради бога! Я сказала неправду. Мы были знакомы с Матвеем…
И вдруг она заплакала, вытирая слезы маленьким кружевным платком.
— Мне говорили, что он предатель... И если я скажу кому-нибудь, что знала его, то мне несдобровать.
— Кто вам мог сказать такую чушь? — попытался я успокоить женщину.
Но она не ответила и, вытерев слезы, спросила:
— Что вы хотите знать о Матвее?
— Все, что знаете вы. Кроме того, меня интересуют документы и фотографии.
— У меня есть его письма. — Женщина медлила. — И фотографии...
Я обрадовался.
— Это хорошо. Не могли бы вы дать их мне на некоторое время?
