Блондинчика звали Игорь. Про себя я продолжал называть его ангелочек, настолько невинный у него был вид. Свой срок он получил за неосторожное убийство бабушки. Случайно сжёг её.
Моё уважение Игорь заслужил на «тумбочке». Там происходил отсев доверенных стукачей. Пока все мы часами сидели скрючившись на скамейках и не имели право почесаться, человек на «тумбочке» мог стоять и даже вертеть головой. И ещё у него была власть.
Каждого из нас, по-очереди, ставили на десять минут рядом с тумбочкой. Это называлось дежурство. Мы обязаны были искать нарушителей и докладывать о нарушениях дневальному карантина. Нарушения заключались в том, что зек мог повертеть затёкшей шеей, почесаться или посмотреть в сторону. Стоящий на «тумбочке» должен был тут же указать пальцем и громко заявить: «нарушение!». Провинившегося без суда и следствия выводили в коридор и били. Дежурного на «тумбочке» могли угостить сигаретой. Чуть позже, при распределении по отрядам, лучшие доносчики становились дневальными. Или их забирали в «Секцию дисциплины и порядка» - отдельное тоталитарное государство в и без того бесправном лагере.
Игорь был первым, кто отказался доносить. Он смотрел по сторонам, но ни одного нарушителя так и не выявил. Когда дневальное «гадьё» заметило саботаж Игорька, то тому досталось за двоих. Вернувшись ко мне на скамейку, он дрожал от побоев и издевательств, но я заметил его улыбку. И я уже гордился им. Его пример помог так же молча простоять своё дежурство и мне.
Ещё чуть позже, когда «гадьё» забило до смерти одного из зеков, Игорь шепнул мне фамилию умершего бедолаги: «Храпов». Я повторял эту фамилию раз за разом - так я выбрал путь того, кто стал запоминать и палачей и жертв этого «краснознамённого» лагеря.
На распределении мы с Игорем попали в один отряд. Я с затаённым чувством мести ушёл работать статистом в штаб — так я обрёл власть над информацией. Игорька же к его ужасу поставили на «тумбочку» в отряде. И пусть отряд, в отличии от других, был не режимным, Игорь всё равно должен был следить за осуждёнными, доносить о нарушениях, вести списки передвижений особо опасных для режима зеков. «Ангелочек» начал чахнуть и саботировать.
Игорь пытался дружить со мной, жаловался на то, что «дневальный - это не его тема», но я с каждым днём всё реже и реже общался с ним. Жизнь лагеря затянула меня, и мои интересы уже никак не пересекались с его проблемами. Теперь моей мечтой было подполье и сбор фактов. Я предложил Игорю отнестись к своей работе, как к внедрению для сбора компромата на сотрудников лагеря, но Игорёк же не хотел доносить даже мне. Спустя месяц его перевели в медсанчасть.
