Затем пригласила в свой кабинет. Весь в книгах, картинах. Показала медаль Менделя, ей лично присужденную в Брюнне…
Затем обед. Разговор, поднятый Шевалье о происхожд. культ, растений, поставил меня на ноги. Работы они мои знают. На днях подробно излагается моя книга в Revue de Bot. applique 6.
Словом, обед сошел. С порядком блюд справился. Особенно не конфузился. Дальше с Шевалье начался разговор, что со мной делать. Тревожить ли Бриана, Пуанкаре 7. Ну, думаю, попал…»
Госпожа де Вильморен в самом деле дошла до президента Франции! Только тогда Вавилов получил визу. Префекту, оформлявшему ее, это показалось чудом: в Марокко и Сирию не пускали тогда даже французов. А тут вдруг профессор из Страны Советов. Невероятно!
Николай Иванович, пока власти не передумали, поспешил в Марсель и сел на пароход. И конечно, сразу начался шторм.
«Я чувствую, предстоит нелегкое путешествие, — писал он жене разбегающимися во все стороны буквами, пока его не свалила окончательно качка. — 12 дней и ночей в лучшем случае. Но я не колеблюсь, дорогая. Это необходимо сделать по логике жизни. Это не является удовольствием, дорогая, поверь мне. От поездов, экспрессов и моря (я уже сделал, по крайней мере, 25 000 км) я получил постоянную головную боль…»
И дальше пошло все в том же печальном духе — одна преграда за другой, хотя на сей раз путешествовал Вавилов вроде по странам, которые принято считать центром цивилизации и культуры, не по забытым богом горным тропам и оврингам Памира и Кафиристана.
Тут можно было путешествовать со всеми удобствами — на пароходах, самолетах или в поездах — на выбор. И дороги везде превосходные. Но далеко ли по ним уедешь, если они упираются в полосатые пограничные шлагбаумы или перегорожены баррикадами с колючей проволокой?
Странам Средиземноморья уже надоело быть жалкими жертвами в давнем соперничестве «великих держав». Они стремились освободиться от колониальной зависимости. Повсюду гремели выстрелы, вспыхивали восстания, строили баррикады.
Жарким было лето 1925 года. В одном месте восстали кочевые племена друзов, в другом — волновались арабы. В Северной Африке давно шла затяжная «священная война» рифов с испанскими и французскими колонизаторами.
Не лучше оказалось и в Марокко. Тут Вавилову тоже приходилось объезжать селения на свой страх и риск, каждый день опасаясь ареста. Местная эмигрантская белогвардейская газетка, захлебываясь ненавистью, прямо науськивала колониальные власти:
