Гештальты важны для нас как психотерапевтов, потому что они являются паттернами, которые люди используют для организации своих поведенческих схем. Люди формируют привычки и кластеры реагирования на основе своего опыта и ожиданий. Чем более спаянными и сросшимися являются гештальты, на которых основан такой кластер реагирования, тем сложнее изменить или адаптировать компоненты кластера, чтобы справиться с изменениями внутри и вне нас.
Привычные реакции, основанные на эмпирических гештальтах, не являются хорошими или плохими; они просто являются частью того, как все организмы приспосабливаются к окружающей среде. Без таких кластеров было бы практически невозможно функционировать: представьте, что вы пытаетесь осознать каждый мельчайший мышечный компонент шага всякий раз, когда вам нужно куда-либо пойти, или обдумываете, что и как сказать, когда беседуете с другом. Если развитие идет здоровым образом, гештальты и более крупные модели, которые мы строим из них, являются полезными и уместными. Они позволяют ребенку (и взрослому!) распознавать возникающую потребность, находить ресурсы для ее удовлетворения и двигаться дальше. Но когда возникает острая или кумулятивная травма - когда ребенок подвергается насилию, пренебрежению, лишается надежных и заботливых взаимоотношений, гештальты и связанные с ними модели поведения могут начать служить другой цели. Вместо того чтобы помогать человеку удовлетворить его потребности, они служат для отрицания или искажения потребностей, которые не могут быть удовлетворены.
Подумайте о ребенке, который испытывает потребность в физическом контакте с заботливым взрослым. Возникает потребность: «Мне нужно прикосновение». У ребенка, которому не с кем удовлетворить эту потребность, немедленно возникает следующее осознание: «Здесь никого нет». Эти два смежных осознания скоро сливаются вместе: «Когда мне нужно прикосновение, рядом никто нет». Это типичное сценарное верование, вывод, сделанный из опыта или перенятый от значимых людей, который становится бесспорной, неосознанной частью чьего-либо способа восприятия мира (Erskine & Moursund, 1988/1997; Erskine & Zalcman, 1979, Berne, 1972). Сценарное убеждение «Когда мне нужно прикосновение, рядом никого нет» подразумевает, что потребность в физическом контакте не может быть удовлетворена - не существует способа ее удовлетворения. Но однажды испытанные потребности имеют свойство возвращаться снова: с ними нужно что-то делать. Если их нельзя удовлетворить естественным путем, восполнив нужду, люди находят искусственные способы избавиться от них: «Мне на самом деле не нужно прикосновение, я буду развлекать себя сам». Таким образом, ощущение потребности в прикосновении сливается с ее искусственным блокированием, как способом вытеснить эту мучительную, навязчивую потребность на задний план. В краткосрочной перспективе это искусственное блокирование подкрепляется: потребность, кажется, уходит, напряжение снижается. И поэтому модель повторяется в следующий раз, когда возникнет необходимость. Повторение, подкрепление, повторение, подкрепление. Постепенно все становится фиксированным, единым и неделимым. То, что когда-то было переживанием «потребности в прикосновении», теперь ощущается как необходимость развлекать себя; таким образом, рождается «фиксированный гештальт». Поскольку первоначальная потребность была искажена и весь шаблон сплавлен вместе, нет возможности отменить или подстроить его в соответствии с меняющимися обстоятельствами. Потребность в прикосновении не будет удовлетворена, поскольку она больше не допускается в осознание; неудовлетворенная, она никогда полностью не утихнет (Peris et al., 1951).
