Мирослав
Соколовский проснулся позже, чем обычно, почти в обед. Он приподнялся и, проведя ладонью по лицу, огляделся. В кабинете Огнева он был один.
Хотя нет. Послышался какой-то глухой звук, словно на пол упало что-то стокилограммовое, а затем и матерная речь Ярослава.
Соколовский поднялся, отряхнул брюки, размял затекшую шею. Голова болела ужасно, мышцы по всему телу ныли. Сколько он проспал? От силы пару часов. В шесть они с Яром еще не спали, а допивали последнюю бутылку из бара.
Да уж. Посидели на славу.
Питьевой воды нигде не было, а просить ее у секретаря Мир не стал, он пошел в отдельное помещение, где в этот самый момент Огнев укладывался обратно на свою небольшую кровать, потирая, по всей видимости, ушибленный бок.
У Соколовского настолько болела голова, что он даже усмехнуться над своим будущим родственником не смог, попытался улыбнуться, но в висках нещадно запульсировало. Мир прошел в ванную комнату, умылся холодной водой, намочил даже волосы в надежде, что головная боль пройдет, но его ожидания не оправдались, затем мужчина нагнулся и начал пить жадными глотками воду из-под крана. С трудом утолив жажду, он все же вытерся первым попавшимся полотенцем и пошел на выход.
— Ты подниматься-то планируешь или дальше спать будешь?
— Только не говори, что ты вытираешься моим полотенцем, — приоткрыв один глаз, простонал Огнев.
— С каких это пор ты стал таким брезгливым?
— Не я, а ты, — прохрипел Ярослав и уткнулся лицом в подушку.
Соколовский зашвырнул уже мокрым полотенцем в будущего деверя — или кем он там ему станет? Мир не разбирался во всех этих семейных названиях, но одну вещь он решил вчера точно.
Браку с Лаской быть.
Если до этого Соколовский сомневался, нужны ли ему эти формальности, ведь для выполнения условий их сделки свадьба была совсем не обязательна и Мир составил брачный договор скорее для отвлечения внимания — смены акцентов, так сказать, — то теперь не осталось никаких сомнений. После того что он вчера узнал, как бы глупо ни звучало, но он понял, что не сможет поступить с Лаской подло. И нет, дело было даже не в совести, которую он в пятом классе продал за пирожок, как с детства он смеялся сам над собой.
Нет. Дело было в самой Ласке и его отношении к ней. Она ему нравилась. Глупо было отрицать. А то, как его к ней тянуло, было вовсе чем-то запредельным. Поэтому упускать такой ценный шанс, как жена из благополучной семьи, он не видел смысла.
