Мы — можем! | страница 23
Сухо треснули залпы салюта. Тягучие рыдания оркестра поплыли под низкими черными облаками. Мы засыпали могилу.
Народу было очень много. И когда каждый бросил по комку, зарывать почти не пришлось.
По контрасту вспомнились похороны другого человека — одной из центральных фигур нашей конторы. Начальство наверху пило дорогую водку и высказывалось в смысле незаменимой потери. А во дворе капитан водолазного бота Сашка Томилов сказал окружавшим его водолазам:
– Ну вот, доворовался!
Это был самый короткий реквием, какой мне приходилось слышать. Приговор народа. Здесь было по-другому.
Я очень жалею, что не смог составить компанию военным морякам, но наши из отряда многие пошли с ними.
Тоска, тяжелая и вязкая, как кладбищенская глина, долго держала меня.
Я не мог успокоиться, пока не написал этот рассказ.
Прости нас, Иван Васильевич!
Ты жил смело и нешумно.
Но я хочу, чтобы память о тебе долго звучала в наших сердцах, как долго гудит глубина колокола после хорошего удара.
Собачья жизнь
Хочешь, пес, я тебя поцелую
За пробуженный в сердце май?
Сергей Есенин
Кто позавидует собаке?
Как всем известно, собачья жизнь — не сахар. Даже при хорошем хозяине.
Флинт считал, что с Хозяином ему повезло.
Единственным серьезным недостатком Хозяина было то, что он часто пропадал. Иногда надолго. Когда он возвращался, от него пахло сложным запахом, вызывавшим у пса щемящее чувство бескрайних просторов.
Флинт родился в Карелии, где пахло еловыми далями и озерными глубинами. Его мать звали Лайкой. Она и была лайкой и принадлежала сторожу пионерского лагеря. В тот год, когда дети Хозяина отдыхали в этом лагере, у Лайки родилось семеро щенят. Пятеро были рыжими, один — совсем белым, и один белым с черными пятнами. Хозяин выбрал последнего.
Через месяц он пришел к сторожу с сумкой и бутылкой водки. Водку выпили вместе за беседой, причем пили только сторож и Хозяин. Флинт блаженно дремал на стуле, не подозревая об ожидающих его переменах.
Потом Флинта положили в сумку, и сторож проводил Хозяина. Лайку пришлось привязать, но до самых ворот за ними шли два толстых лагерных кота, живших в полном согласии с собачьим семейством.
Флинт это время помнил очень смутно. Тогда внешностью и размерами он походил на меховую рукавичку. Ушки его обтекаемо висели, треугольник хвоста напоминал запятую. Мать Флинта работала по ночам. И хотя он по малолетству спал много, но главным образом днем. Ночью часто просыпался и хныкал в поисках матери. Ее не было. Зато находился Хозяин. Он брал щенка твердыми добрыми ладонями, нянчил, поил, кормил. К счастью, у него тогда еще не кончился отпуск.