Едва дождавшись, когда слуга откроет дверь, я влетела в покои паши.
— Госпожа? — он поднялся от своих бумаг с легким поклоном, внимательно и с удивлением глядя на меня.
Я с трудом перевела сбившееся дыхание и с достоинством, как мне казалось, обратилась к нему:
— Что это значит, паша? Как ты смеешь вмешиваться в мои дела и покупки?
Выпрямившись и гордо вскинув голову, я постаралась всем своим видом показать чувство своего оскорбленного достоинства.
Он не отвел взгляд; смотрел на меня внимательно и учтиво, и не пытался оправдаться.
— Я жду объяснений! — поторопила его я, чуть не сложив руки на груди машинальным жестом, но вовремя опомнившись и приняв вполне достойную позу.
— Госпожа, — мягко и вкрадчиво заговорил он, не отводя от меня глаз, — я был вынужден вмешаться в ваши покупки, потому что есть вещи, от которых вас нужно оберегать, и это — моя прямая обязанность.
— Оберегать меня от книг? — я постаралась мимикой передать всю глубину моих сомнений и недоверия к его словам. — Не думаю, что это необходимо!
Но он был непоколебим — что крайне раздражало:
— Это было необходимо, госпожа.
Поведя плечами, я постаралась вложить в этот жест всю силу своего негодования, после спросила:
— Чем же мне может быть опасна обычная книга?
Он помолчал, потом медленно, явно подбирая слова с аккуратностью, ответил:
— Госпожа, эта книга… она не предназначена для глаз юных девиц.
— Что? — я почувствовала глубокое возмущение. — Я уже не ребенок, Рустем!
Как будто мало мне было Малкочоглу и матушки! Неужели и собственный муж держит меня за ребенка!
— Вы не ребенок, госпожа, — успокоительным тоном, какой он обычно использовал на норовистых лошадях, сказал он, — но есть книги…
Он замялся и, кажется, даже покраснел слегка, и отвел, наконец, глаза, — но почему-то я не чувствовала себя победительницей в этом поединке взглядов.
Между тем, он подобрал наконец свои слова, и снова взглянул на меня с большой мягкостью:
— Вам не стоит читать такие книги, госпожа, потому что вы невинны. Книга, которая вам приглянулась, слишком вольно описывает некоторые… аспекты отношений, которые должны остаться сокровенными.
В ужасе я поняла, что покраснела, осознав, что он имеет в виду.
— Я… я не знала… — пролепетали мои губы прежде, чем я успела осознать, что пытаюсь оправдаться. Тотчас новая волна гнева накрыла меня, и я гордо произнесла: — Тем не менее, паша, это не оправдывает вас. Вы должны вернуть мне мою книгу!
Мой коронный и годами наработанный прожигающий взгляд опять не сработал — Рустем остался невозмутим.
