— Не сомневайся, — сказал Себастьян, — тебя бы следовало заковать в средневековые колодки. Но раз наказания на тебя не действуют, не вижу в них смысла. — Он поднял газету, которую привёз с собой из Лондона. — Вчера я встречался с адмиралом Блайтоном.
Перегрин замер.
Себастьян подвинул бланк через стол.
— Твоё письмо о приёме в Королевский флот.
На лице Перегрина отразился целый спектр эмоций: замешательство, недоверие, паника. Настоящая паника. Он побледнел и попытался встать.
— Нет.
Себастьян смерил его пристальным взглядом.
— Сядь. И, да.
Перегрин вцепился в край стола.
— Я не гожусь в солдаты.
— Определённо, — сказал Себастьян. — Если бы годился, то хотя бы отдалённо представлял себе, что такое дисциплина, и мне бы не пришлось наткнуться на шестнадцать незваных гостей в моём доме.
Перегрин моргнул, словно впервые увидев Себастьяна.
— Ты отправишь меня на верную смерть из-за какого-то приёма?
— На верную смерть? — Пульс в ушах забился сильнее. — Перегрин, это учения, а не военные действия.
— Но на этих кораблях… можно подцепить смертельную болезнь, пища гнилая и… они кишат крысами!
— Во флоте с самыми высокими в мире стандартами гигиены? Что за чушь.
— Я буду в море неделями, месяцами, — взвизгнул Перегрин.
— От этого ещё никто не умирал, — невозмутимо возразил Себастьян. — Ты отправишься в Плимут в феврале. А теперь подписывай.
Перегрин уставился на ручку и бумагу перед собой, словно на чашу с ядовитым зельем.
Когда брат поднял голову, его губы дрожали.
— Ты… ты не сможешь меня заставить.
Утверждение даже не заслуживало ответа. Во власти Себастьяна сделать с Перегрином всё что угодно. Он мог посадить его под замок или вышвырнуть вон, лишить денег и настроить против него всех влиятельных людей. Мог отнять последнюю рубашку, и никто не посмел бы сказать и слово. Такова была участь младших сыновей и братьев.
На лбу Перегрина выступил пот.
— Я мог бы проявить себя, — прохрипел он. — Отправь меня на год управлять одним из наших поместий на севере…
— Подписывай.
— Брат, пожалуйста.
Срываясь с языка, слова беспомощно падали в тишине, как сбитые в полёте птицы.
Себастьян замер.
Страх в голосе Перегрина был сродни удару под дых.
Его собственный брат боялся его, как какого-то безумного тирана, требующего невозможного.
Внезапно он поднялся на ноги. На лице Перегрина промелькнуло настороженное выражение, что ещё больше разозлило Себастьяна. Он обогнул стол, едва не схватив брата за шиворот.
— Встань.
