Те господа, кто был поумнее, просили ее руки у короля. Разумеется, Раэл им отказывал. И при каждом отказе напоминал:
— Вам предстоит прожить здесь целую жизнь, леди Малевин. Вам не стоит проживать эту жизнь в забвении и отречении от своей сути.
— О какой сути вы говорите? — спросила как-то раз Малевин.
— Дети, — сказал он. — Семья, свой очаг, крепкое плечо.
Раэл стоял к ней спиной, в своем плохо освещенном кабинете, который покидал довольно редко. Он редко с кем говорил долго, и редко кому смотрел долго в лицо — обаяние лишенного тени работало без его на то желания. Он повернул к ней голову, не меняя позы. Иногда Малевин приходило в голову, что он стоит так всегда, когда никто его не видит. От того нескладного юноши, который пришел воевать с Паучихой, не осталось и следа. Но и того усталого, незаметно для самого себя иронизирующего мужчины, которого полюбила Малевин шесть сотен лет тому вперед, еще не было.
Как не было возможности не любоваться широкими плечами, без всякого следа сколиоза, и тонкой талией, особенным наклоном головы… Только не стоило Раэлу знать об этом любовании — он ненавидел данное ему новой природой преимущество над тем нескладным, не особенно красивым, совсем не идеальным человеком…
— Предпочту не рисковать. Не каждый мужчина, и уж тем более в этом времени, вынесет мои частые отлучки, а вы вряд ли вынесете к примеру мои декретные отпуска, или плач младенца.
— Какие отпуска?
— Декретные. Я не рискну сидеть подле вас с лезущим на нос пузом, когда на вас находит особенный голод…
— Думаю, — сказал он, — когда я перееду в загородный замок, где людей будет поменьше, мне станет легче. Я не буду нуждаться в ежедневном, даже ежечасном пригляде.
Малевин скрестила руки на груди, вспомнив последний совет сословий и общин, и то, как Раэл исцарапал подлокотники своего кресла. А если бы ее не было рядом?
— Ну-ну. Вот и поживем, увидим.
— Поживем, — согласился король, — увидим.
Иногда Малевин вспоминала о своем книжном прототипе, вполне бодро вышедшей замуж, и заранее содрогалась. Что ж, чему быть, того не миновать. И еще ей иногда думалось о том, что раз уж она живет чужую жизнь, быть может ей стоит попытаться прожить ее так, как была бы счастлива прожить ее хозяйка тела?
Она получила вскоре ответ на свой вопрос.
За крепостной стеной Верного клинка они оказались ранним, прохладным, еще летним, но уже намекающим на осень утром. Малевин вдруг почувствовала, что она дома. Что она проснулась наконец, она дышит полной грудью.
