Молодые новеллисты раздвинули границы польской прозы: шире, многообразнее стал ее тематический диапазон, они обогатили современную лексику, смело введя в рассказ язык современного города, улицы, стадионов и строек.
Их поиски идут в русле главных проблем, разрабатываемых сегодня всей польской прозой в целом. Остался позади тот рубеж, когда новеллистов «поколения «Вспулчесности» занимали сугубо свои, узко понимаемые «молодежные» вопросы. Они вступают уже в пору своей творческой зрелости. И потому нет нужды особенно упирать на их молодость, хотя многие из них еще довольно молоды.
Именно так подошел к оценке сделанного ими Я. Ивашкевич.
В своей рецензии на первый сборник молодых новеллистов, вышедший в 1965 году в Варшаве, Ивашкевич назвал их современными писателями. Он ввел молодых писателей в общий, единый поток, имя которому — современная польская литература. Изменился тем самым масштаб анализируемого явления. В общелитературном контексте отчетливее обозначались подлинные ценности, поблекло, утратило значимость, остроту все случайное, проходное. И хотя Ивашкевич указал на ряд недостатков, присущих молодым новеллистам, в частности на их непомерную «болтливость» («то, что можно уместить на одной странице, они развозят на целых десяти»), он характеризовал книгу молодых новеллистов как «очень ценную».
В настоящем сборнике тоже есть вещи очень разные: одни покажутся читателям сильными, выразительными, талантливыми, другие — менее самостоятельными и яркими. Это вполне естественно. Ведь сборник отражает реальную картину нынешнего состояния польской прозы, того ее молодого крыла, которое, стремясь поспеть за бегущим днем, само пребывает в движении и где все проникнуто жаждой дальнейшего творческого поиска…
С. Ларин
У него болела поясница оттого, что он подолгу просиживал, склонившись над письменным столом. «Очевидно, я не выспался», — подумал он, возвращаясь к действительности. Да, он спал часа два-три, не больше. Теперь он уже знал, почему проснулся. Во сне пришло решение. Такое с ним случалось не раз. Он был убежден, что решение, которое приснилось, было правильным. Он знал это. К сожалению, просыпаясь, он никогда не мог воспроизвести ни своих мыслей, ни хода рассуждений.
Он закрыл глаза и лежал в темноте, стараясь не думать. Но все его усилия были напрасны. Раскрученная карусель крутилась дальше.
Кто им дал право судить его? Этого он не мог понять. Когда они оценивали ту сферу его деятельности, которую он считал общественной, относящейся к педагогической работе или научным достижениям института, он мирился с этим. По вчера? Какое они имели право? Он вспоминал все до мельчайших подробностей.
