Нет, не нравились ей эти места. Хотя, как знать… она засмотрелась на игривый полет ласточек, на разноцветные луга цветов, на прозрачный воздух, где только-только начинали ткаться гирлянды нежных лучистых кружев золотого солнца. «…Возможно, я бы стала хозяйкой этого дикого края, если бы мой Диего стал в нем господином». Сказав «мой», она уцепилась мыслью и призадумалась…
«Мой» — а впрямь ли он мой? Похоже, кроме чести и долга у него ничего нет на уме». Она слушала внутренний голос и чувствовала себя всё более несчастной. Тереза вздохнула, глаза ее стали похожи на окна брошенного дома. Что-то подсказывало ей, что это действительно так… Она вдруг вспомнила вчерашний сон: он, напротив, был такой светлый…
Губы дрогнули, замельтешили цветные клочья грез: они плывут в большой белой лодке по тихому каналу. В лазоревом небе по-доброму теплое солнце. Где-то звенят гитары и песни, смеются люди, сверкают счастливые лица; а мимо нехотя тянется красно-коричневая охра вздыбленных берегов. Они сидят напротив друг друга. Она вся в прозрачном, длинном, сиреневом. Он в темном, с отливом впрозелень, как жук. Дон режет душистый, икристый, рдяной арбуз. Она протягивает руку, берет за полосатую зелень корочки алый ломоть. Арбуз очень сочный, сладкий, прозрачные, с пузырьками струйки текут по их подбородкам, и они смеются. Черные глянцевые семечки сыпятся на днище лодки; одно из них забавно прилипло к его усам и никак не хочет упасть. Она от души смеется… За кормой кружатся белые чайки, солнце щедро золотит зыбь воды; походя проплывают холмистые хребты берегов… им так хорошо…
— Терези! — резкость и напряжение голоса оборвали воспоминания и напугали.
Она забыла про котел с кипящей канжикой2 и испуганно уставилась на отца. Муньос с вытаращенными глазами бежал через поляну; толстые пальцы до снега под ногтями сжимали ружье.
— Ты, ты… слышала? — прохрипел он, кивнув в сторону леса, где бежала дорога к ущелью. Она попыталась сказать «нет», но язык отказывался повиноваться.
— Это был ЕГО голос… Да сжалится над нами небо! — Антонио трижды перекрестился. Кровь бунтующе стучала в его висках, призывая к действию. От услышанного у Терезы всё опустилось внутри, — пережитый кошмар в ночной степи мгновенно расправил перепончатые крылья и взмыл пред очами…
Так они простояли минуту-другую в молчании, глядя друг другу в глаза, когда Терезе почудился странный свист, возможно, объяснимый трением струй воздуха о ветви и листья… В этом шуме она услыхала уже знакомые ей голоса преисподней. Теряя рассудок, она посмотрела на отца:
