Меч вакеро | страница 8



— Шабаш близок.

Старик молчал, шныряя глазами по сторонам, часто облизывая губы. Носок его разбитого башмака нервно подпинывал обгоревшие головешки в захиревший костер.

— Я… я… боюсь, па, — прошептала она. Плечи ее мелко трусило, глаза стали похожи на сине-черные провалы.

И тут они узрели что-то стремительно приближающееся к ним. От ужаса перед встречей с неведомым появилось желание уцепиться ногтями за корни дерев и зажмурить глаза. В последний момент они ухнулись наземь, а через миг оба оглохли и не слышали даже собственных криков.

Рот и глаза Терезы были забиты пылью, липкие от пота пальцы еще скребли землю, когда наступило затишье.

Муньос болезненно охнул; бросился к дочери, обнял ее, утопив в своей жаркой плоти.

— Надо бежать, бежать! — затараторил он в ухо Терезы, но звон в ушах мешал слушать. — Всё к черту! Вот ОНО, настало! Старый козел, допрыгался! — в голосе его слышались одни дрожащие ноты.

Он вдруг так крепко схватил ее за руку, рванул с земли и потащил к империалу, что она взвизгнула от боли; пальцы папаши чуть не сломали ей кость.

Ноги путались в травах, бешено барабанили сердца, глаза лихорадочно метались из стороны в сторону, колючие вьюны драли шипами одежду, пока они напролом бежали к укрытому в чаще экипажу.

А воздух всё плотнее набухал чем-то непостижимым, сильным и диким.

Испуганно всхрапели лошади, забрыкались, Муньос сорвал на них страх и отчаяние.

— Дьявол! Дверь заклинило! — он, обливаясь потом, тщетно пытался открыть империал.

— Болван! — в сердцах вырвалось у Терезы. — Ты же не в ту сторону толкаешь!

Отец пропустил оскорбление мимо ушей, но совету последовал.

Щелкнул замок — дверца отлетела в сторону.

— Скорее! — он с дергающимся, сырым лицом забросил кнут и ружье на седушку передка и стал громоздиться на козлы.

В стремительно потемневшем небе уж полыхали багряные зарницы и явственно слышалось, как с завыванием ветра переплетались знобящие потусторонние голоса. Временами они набирали мощь, харкали безумными гроздьями хохота, точно смеялись над миром, глумились над творением Господа и над самим его замыслом.

Внезапно перед Терезой всё поплыло в демонической пляске, крылатые химеры и гарпии завихрились столбами ожившего песка, заизгибались и чиркнули искрами серы в глаза.

Она отшатнулась в страхе, закрывая лицо ладонями, упала. Сквозь фыркающие угли проступило опаленное лицо Диего, и послышалось словно эхо далекого шепота: «Тереза… ты сделаешь все, как я просил тебя? Тереза?.. Тереза?.. Тереза?..» — огненный ветер прочь уносил слова.