— Солдаты Аракаи! — лицо Луиса скривила гримаса презрения. — Да эти евнухи порох на полку не знают, как насыпать. Всё это дичь! Они просто послали пули в молоко…
— Не знаю, не знаю… Олени не уходят от их свинца.
— Так что же, падре, — де Аргуэлло терял последние крохи терпения, — по-вашему, он взаправду злой дух?
— Двадцать человек только в Санта-Инез уже приняли дикую смерть. Последним был кузнец Хуан де ла Торрес, помнишь, наверно? Он подковал еще твою лошадь в прошлом году.
— Духи, жрецы, пернатые змеи! Вы же белый человек, патер. Католик! — негодующе фыркнул драгун.
— Да, но я еще и португалец, Луис. И всё, что касается потустороннего мира, у моего народа не вызывает кривых усмешек. Ожидание смерти для нас — хуже ее самой.
— С меня довольно, падре! Увольте! Уберите свои догадки к остальным сокровищам, кои хранит ваш сундук. Пора поговорить о деле… — Луис поднялся, оживил пламенем свечи затухшую сигару, отошел к двери. — Меня интересует карета, знатный сеньор и девушка-мексиканка, которые были в ней. Его зовут Диего де Уэльва, ее — Тереза.
— Карета? — Игнасио поднял в удивлении брови. — Нет, сын мой… Такое, ты знаешь, в наших глухих местах было бы событием, о котором трещат потом целый месяц…
— Вы уверены, падре? — в глазах капитана замерцал зловещий огонь.
— Как Бог свят.
Монах уже думал о чем-то своем, уставший и постаревший за время беседы, как показалось собеседнику, лет этак на пять.
Луис де Аргуэлло кусал губы. Он не хотел верить, но не мог, не мог отрицать, что и сам уже долгое время чувствовал всеми фибрами присутствие зла. В тайниках души он признавался себе, что боится уверовать в сказанное настоятелем Санта-Инез, так как сразу бы понял, как безнадежны и тщетны его усилия.
— Ты давно не был в Монтерее? — падре отпил из кувшина молока, чтоб смочить севший голос.
— Полгода, а что?
— Держись совета, который я дам тебе, сын мой, и ты только выиграешь. Я не возьмусь объяснять, отчего и зачем делаю сие… Твоя гордыня все равно не снизойдет до понимания сути… А посему просто выслушай.
Луис насторожился и замер, впившись в седого монаха, взор которого стал тяжелым и темным, будто свинец.
— Завтра же после крестного хода поезжай к отцу в Монтерей, отдохни, и пусть молитва не сходит с ваших уст…
Игнасио стал доставать одеяло из сундука, а капитан стоял у порога с бледным лицом, словно вкопанный в землю столб.
— Падре, — тихо сказал он, — благословите меня и окропите саблю святой водой.
