Андрей вынул пистолет, осторожно, как на току, взвел курок и потянул ручку. Дверь отворилась на несколько дюймов. Ствол пистолета обшарил пространство.
Ящики стола были выдвинуты: на полу валялось лоскутье деловых бумаг, разлохмаченный судовой журнал вперемешку с бельем и посудой. Преображенский почувствовал, как застучало сердце.
На ковре лежали с распоротыми голенищами его сапоги. Постель была опрокинута, перина и подушка резаны ножом, под ногами бесшумно взрывался снежными облаками и плавно оседал гусиный пух.
«Господи, убереги пакет!»
Андрей бросился к шкапу: его тусклые граненые стекла были на удивление целы. Судорожно левой рукой он отыскал ключик, тыкнулся им в латунный замок и дважды повернул… Шкатулка оказалась на месте. Бросая косые взгляды на дверь, капитан спрятал румянцевский пакет на груди, как тогда послание Осоргина, переданное умирающим казаком. Поставив шкатулку на место и заперев шкап, он сделал шаг к середине ковра, пристально осматривая следы погрома.
Всё выдавало признаки недавнего присутствия человека, которого, по всему, вот-вот спугнули. Прихватив со стола горевшую в шандале свечу, офицер оглядел входную дверь. Дюжая и крепкая, она оказалась сломанной; дерево расщепилось вокруг замков.
Он дотронулся пальцами до колючего щепья, кое топорщилось, будто щетина вепря. «Святый Боже… силища-то какая…» — услыхал Андрей собственный голос, который показался ему пустым, ровно глаголил он со дна колодца. Успокаивая себя тем, что свершивший это далее корабля не канет, капитан продолжил осмотр.
Все чувства были напряжены и скручены в нерасцепный узел. Душа не выдерживала, ощущая постоянство чего-то, что прежде уже приходилось ощущать: и на Змеином Гнезде, и у себя в доме, и в корчме… Он чуял присутствие этого «нечто» в разбросанных письмах, в опрокинутых стульях, в разбитом зеркале, пыльные осколки которого хрустели под каблуком… Это было Зло, но теперь оно дышало ему в лицо так вязко, как никогда ранее.
Сердце сжалось, когда, обернувшись, Преображенский вдруг заметил изуродованный портрет отца Черкасова. Тяжелый интрепель87 кроил лоб драгунского майора, вырубая правую бровь вместе с глазом.
В это время петли заскрипели за спиной, и дверь с глухим стуком захлопнулась. «Что за дьявол?!» — он обернулся и застыл, обостренно вслушиваясь. Ему показалось, как из трюмного прохода донеслось затихающее буханье тяжелых шагов.
— Стой! — заорал Андрей и, подскочив к двери, что было мочи поддал ее ногой. Та отлетела, шибанув ручкой по ясеневой переборке. Гул прокатился по всему проходу, вспугнув притихших у плинтуса двух жирных крыс. Преображенский был потрясен, но ему вдруг захотелось истерично расхохотаться. «Опять почудилось? Опять!» Он глянул на свое отражение в зубастый оскал зеркала, чудом удержавшийся в раме. Сквозь паутину трещин на него смотрело бледное незнакомое лицо. Он крикнул Палыча — раз, другой, но ответа конечно же не услышал. Да он и не ожидал его услыхать. Просто безумно хотелось внять родной голос, коий нарушил бы эту глушь.
