— А тебе-то что за печаль? — буркнул Шульц. — Как бегал на камбуз81 за чаем, так и будешь каблуки для барина стирать.
— Да уж не для тебя, черта пучеглазого! — отмахнулся Палыч и горячо продолжил. — Эх, кабы я был на месте Петра Карловича…
— Не будешь! — съязвил немец и, пожалуй, впервые за всю дорогу расхохотался.
— Ну, будет вам, петухи! — батюшка грозно воззрился на спорящих. — Не судите — и не судимы будете!
— Да ясно, что мышиной возней маемся! Я-то за иное пришел потолковать к вам…
Шкипер набросил на себя фунт-другой строгости и, оглянувшись, тихо повел речь. Глаза его сверкали от возбуждения.
— Мне кажется, что все мы под топором ходим. — Он судорожно перекрестился на икону и затих.
— Ты о разбойничьем бриге толкуешь? — Палыч скрипнул стулом, вынул изо рта трубку и хотел шкиперу в стакан плеснуть водки, но тот крепко сжал его запястье. Губы чухонца шевелились, не произнося ни звука. Казак вытаращился, недоуменно моргая: — Да что с тобой, родной?
— Не в пирате тут дело… — Шульц диковато поглядывал то на одного, то на другого. — Ходит кто-то по ночам по фрегату… вот крест, не из наших…
— Да ну?.. — дрогнувший голос денщика был больше похож на кваканье.
— А вы разве не приметили? Матросы какие-то угрюмые стали, ровно напуганы чем, а говорить не желают. Я сколь ни допытывался и у молодых, и бывалых — добиться ничего не смог… Вот только Соболев с Шиловым шепнули: дескать, нечисто в нашем «доме»… при этом крестились зело и поминали Николу…
— Эй, брат, ты мне руку сломаешь! — болезненно вскрикнул Палыч.
— Извиняй, друже…
У говорившего был измученный и ошеломленный вид. Выражение его стеклянно поблескивающих глаз так встревожило батюшку, что он на миг ощутил дрожь, волной прошедшую по спине.
— Здоров ли ты, сыне? — с тревогой вопросил он.
Немец некое время безмолвствовал, и лишь чуть позже, как спохватился:
— Да, святой отец. Да.
— А что кок? — просипел казак, растирая запястье.
— Говорит, последние дни… пламя в печи будто голубым свечением шает, хлеб чернеет и подыматься не хочет.
— О Господи, свят, свят… — Аристарх трижды перекрестился.
— Болтовня-болтовней, а я сам вот что приметил, — лицо шкипера побагровело крепче, а широко поставленные глаза еще более выкатились. — Я тут третьего дня держал вахту, небось помните, шибкая непогода разгулялась, небо на дождь, на грозу не скупилось…
— Ну и?.. — прошипел денщик, вытягивая гусем шею.
— Ну и увидел я его… — насилу выдохнул Шульц. — Я тогда на время укрылся за рубку, чтоб самую, значит, воду переждать… Молнии блистали. И тут при вспышке… глядь… черный такой, большущий, что барановский приказчик Тараканов… Токмо совсем не он вышел на палубу, прошел по ней, а потом будто сгинул… Я было сунулся за ним следом, но когда дошел до самой кормы, то ни черта не сыскал.
