— Будет, сыне, хвалу лить. Господь и так все зрит. Кушайте лучше, что Бог послал. Вот хоть сальца копченого, аль грибков солененьких.
Шульц и Палыч одобрительно закивали и запустили костяные вилки в тарелку.
Шкипер хрустел охотскими рыжиками да груздями в угрюмом молчании, заедая размолоченным в чае ржаным сухарем, бережно подбирая падавшие на стол крошки. Во всем его виде так и читалось: «За хлебом, за солью пустяков не ври!»
Палыч, более пропитанный ученостью «кушать по-господски», мелко трунил над соседом, нарочито нехотя ковырялся вилкой, точно подчеркивал, что не привык восторгаться какой-нибудь солониной иль щами. Шульц, чувствуя нутром «шпильки» капитанского денщика, лохматил брови, и наконец, не удержавшись, вставил:
— А ты никак баба, коль не ешь как мужик! Что колупаешься в еде? Не дерьмо, чай, под нос тебе суют!
— Ишь ты, какой строжий! — огрызнулся развеселившийся Палыч и пододвинул свою банку80 ближе к столу.—Гляди, не поперхнись с голодухи, мякинное брюхо, ты вроде не на береговом пайке сидишь, брат, а все набить торбу свою не в силах.
— Ну ты и зуда! — шкипер мрачно засопел, отложил ложку. — Только и умеешь трепать дурь.
— А ты ворчать да отталкивать людей хмурью.
— Буде, буде вам языки точить, праведные. Что разгалделись, яко вороны? — замахал руками Аристарх.—Грех на душу берете… кушайте лучше, кушайте…
— Да как бы не помереть на зорьке с вашей гадости, отче! — взорвался вконец разобидевшийся немец. — Кушайте-кушайте! Да опосля таких вот… — он метнул взгляд на лукавого Палыча, — и кусок в горле стрянет.
Батюшку не обидела резкость, он лишь наложил крест на того и другого, а затем итожил:
— Перчено! Перчено! Жалите вы друг друга… А всё со скуки, дети мои, от безделья, да с устали. По землице пройтись время… Соскучились вы по ей, родимой…
— И то верно, — отозвался денщик. — Это все окаяшка смущает нас, он, злыдень.
Шкипер при этом сидел подозрительно неподвижно, катая желваки под загорелой кожей. Похоже, он прислушивался к малейшим шорохам и звукам: к поскрипыванию трапа, ведущего на палубу, тиканью часов на стене и прочим потрескиваниям, шепотам и шуршаниям.
— А откуда ты правду черпаешь, святой отец? — Палыч поскреб затылок.
— Как? — поднимаясь из-за стола, хозяйственно переспросил поп и набряк важностью. — Уж ты вроде из недорослей вырос, человече. А всё живешь как малец у соска матери. Вестимо, из Библии! Там яснехонько сказано: хорошие дерева дают чинные плоды, а худые — стоит лишь глянуть, — и на тебе — истина. — Аристарх зевнул, перекрестил рот и стал собирать пустую посуду. — Мне бы ваши забавы, пустословы. Вот до земли, дай Бог, доплывем… А там лишь бы сдюжить. — Он проворно крутнулся на пятках, хлопнул крышкой своего походного сундука и выудил холстяной мешочек.
