— Успокойтесь, — она приложила к губам тоненький пальчик. — Да, очень может быть…
Он вздохнул, бросая на американку горячий, полный сожаления взгляд:
— Благодарю, мисс. Ей-Богу, краше опоздать, сделав предложение вам, чем вовремя выиграть сердце всякой другой прелестницы. Ваша правда сделала меня вашим другом. И заметьте, — он приподнял указательный палец.—Это обстоятельство встречается реже, чем возлюбленный.
— Пожалуй, — кивнула Аманда. — Во всяком случае, друг менее эгоистичен. Спасибо вам.
Он нежно поцеловал ее руку, а потом, ни разу не оглянувшись, без колебаний пошел прочь.
Так уж сталось, что крохотная каютка, выделенная отцу Аристарху, тянула к себе людей, будто медом помазанная. Шел к нему и набожный матрос со своим сокровенным, захаживали исповедоваться и господа… И для каждого у него находилась услада, теплое словцо и нужный совет.
Силой природной батюшка был обделен, зато наделен был силой духовной. А такие люди способны месяцами скитаться по лесам, горам, пустыням, спать у костра, тонуть на порогах, вялиться на ветру, неся свет веры Христовой в дикие племена.
Была у него мечта, о которой делился не с каждым: манило его житие инока Германа79, что еще в 1793 году по зову Господнему отважился проповедовать Евангелие язычникам суровой Аляски. Сказывали, хаживает тот в ветхом рубище, спит на скамье с каменьями в изголовье, а вместо одеяла укрывается доской, при этом постится строжайше и терзает плоть веригами. На вопрос: «Как можно жить одному в чащобе?» смиренно ответствует: «А я не один, — там Бог, а он — везде! Там ангелы святые. Разве можно скучать с ними?» Звери его не боятся, около кельи живут пугливые горностаи и лоси, а огромные медведи едят с его ладоней как ручные щенки.
Жило в отце Аристархе и другое, что заставляло стучаться в его каюту: не скрывал отче своего отчаяния и скорби за чужую боль. Пламенно молился за своих чад, исступленно вымаливая у Спасителя счастье и спокойствие своим соплеменникам. Из клетушки его ежедневно доносился то молитвенный шепот, то страстный молящийся вскрик, то тяжелое буханье лба о смоленую доску.
Вот и сейчас его допекали вопросами, а батюшка поражал терпением и радушно давал советы, находил нужные слова и потчевал гостей.
— На зависть воспаряшь в горняя, святой отец! Лют ты у нас до молитвы, — восхищенно протянул Палыч.—Видать, оттого и Богу люб.
Батюшка опустил низко голову, заливаясь смущением, а затем ласково тронул плечо денщика:
