Минул второй час, как Гришенька уверенным аллюром развлекал встревоженных дам анекдотами и забавными случаями, происшедшими с известными ему особами. На просьбы отвечал решительно одним: «Натурально, обещаю. Разве возможно-с отказать вам». Словом, четко исполнял возложенную на него миссию: не давать скучать дамам и при сем ни слова, ни полслова о разбойничьем корабле и возможных последствиях. Беседу он вел с робкой галантностью, однако не стеснялся в силу молодости приправлять ее вольным юмором, весьма пикантными остротами, похоже, не отдавая себе отчета, считается он с чувствами присутствующих или нет.
Это обстоятельство заставило мисс Стоун быть с мичманом не то чтобы настороже, но, во всяком случае, принимать его с вежливой снисходительностью.
Впрочем, это мало занимало Мостового, он всё больше упивался своим монологом, немилосердно бряцал по полу длинной шпагой в посеребренных ножнах, сыпал восторгами и смеялся всякий раз до слез, после чего уголком свернутого платка утирал их, будто вытаскивая из глаз.
На втором часу Линда откровенно зевала, плохо понимая французскую речь, и всё больше налегала на красное вино.
Госпожа тоже скучала, но крепче делала вид, что слушает; мичман же теребил ее, не давая покоя.
— А какие морские мундиры, мисс, вам боле по сердцу: русские, английские, французские? Что? Много серебра и синего? Чересчур легкомысленный плюмаж? Боже, неужели… вам в самом деле это никак?
Аманда успокаивала Гришеньку:
— Пожалуй, русский, mon cher, много сдержанности и вкуса, а главное — на ком надет сей мундир…
— Браво! В яблочко! Лучше, чем на русских, и не бывает. Хотите вина?
— Мерси, но я ничего не хочу, — откидываясь на атласные подушки, усталым голосом протянула англичанка. — Хотя… пожалуй, выпила бы стакан теплого кипяченого молока… это благоприятно для горла… смягчает…
— Увы… — мичман с трогательной расстроенностью развел руками. — Ей-Богу… до берега никак невозможно.
Лицо Аманды растянулось в улыбку и, развеселившаяся наивной искренностью мичмана, она вдруг не без кокетства провела язычком по губам, искусно тронутым ароматным кармином. Сверкнули белые влажные зубы.
