– Что?!! что с ним? – Алька сорвалась на крик.
– Тише, тише, да жив он, жив! – Кьер вдруг поднялся с кушетки, отвернулся. Алька видела его широкую спину, и едва сдерживалась, чтобы не наброситься на него с кулаками.
Почему тянет время? Почему?
– Я видел его дома, – глухо сказал Кьер, – Мариус Эльдор жив-здоров. Но есть кое-что, о чем я должен вам сообщить.
– Главное, что жив-здоров, – эхом отозвалась Алька.
– Он привел в дом другую женщину.
Пол так резко ушел из-под ног, что Алька и не поняла, как же так – она висит в крепких руках Кьера, а он смотрит на нее сверху, жалостливо так смотрит…
– Давайте, я вам попить принесу.
И аккуратно потащил в сторону кушетки.
– Нет! – Алька вяло трепыхалась, – поставь меня… на ноги.
– Так вы ж на ногах не стоите, ваше высочество.
– Ты… ошибся. Он не мог…
Кьер повел плечами, а потом все-таки усадил ее.
– Я наблюдал за домом день и ночь, – теперь в голосе убийцы звенела сталь, – она живет там. Голубоглазая блондинка ваших лет. И однозначно это не прислуга.
Алька закрыла глаза. Ей не хотелось видеть Кьера и отчего-то было стыдно, как будто сейчас он ворошит самые потаенные, самые грязные ее тайны. Подглядывает в замочную скважину за тем, как они с Мариусом…
И одновременно в груди рождалась боль. Страшная, жгучая. Подобно огненному смерчу она выжигала все то, что было в Альке светлого и доброго, убивая ее саму, ломая и комкая, как пламя комкает бумажный лист.
– Он не мог, – прошептала она, – не мог!
– Мне жаль, – тихо сказал Кьер, – позвать лекаря?
– Не нужно, – простонала она, стиснув зубы.
А в висках – пламенеющие удары пульса, один за другим.
Как ты мог, Мариус? Так быстро. Так скоро. Если ты меня любил так, как об этом говорил, то отчего же так быстро забыл?!!
И кто эта женщина? Откуда она взялась за столь короткий срок?
На миг – всего лишь на миг – в сознании промелькнула мысль о том, что все это… как-то странно. Мариус ведь… Пелену обрушил ради них. Это немало. И чтобы вот так, сразу, завести любовницу?
Но очень быстро эта мысль, заставляющая сомневаться, утонула в гудящем пламени обиды и разочарования.
– Почему, Мариус? Почему так скоро? – шептали пересохшие губы.
Кьер дал ей малиновой воды, приятно-холодной, с кислинкой.
– Я вот тоже не понимаю, – сказал неохотно, – знали б вы, что с ним творилось, когда вас украла та тварь. Он орал, что обдерет меня заживо, если вы погибнете.
Алька замотала головой. По щекам текли слезы, а в груди так болело, так ныло, что хотелось разодрать грудную клетку, лишь бы избавить себя от этой боли.
