Разве что только в детстве.
В то время, когда удивлял кружащий в небе тополиный пух, радовали сердце воздушные шары, стремящиеся ввысь, мечталось о собственном мотоцикле, непременно желтом, и непременно с горящими фарами, когда целое лето в деревне проносилось калейдоскопом счастливых мгновений, вдали от педантичной матери, оберегающей мои новые светлые брючки, как коршун гнездо, и чересчур серьезного отца, отрицающего полезность игр и совместного времяпрепровождения.
Я был убежден, что вместе с детством утратил и способность испытывать подобные эмоции, и смирился с тем, что стал бесчувственным сухарем. Но нет! Нет! Все эти чувства до сих пор живут внутри меня. Просто самостоятельно вытянуть их наружу не получается. Зато это с легкостью выходит у Февронии.
Когда ноги стали понемногу замерзать, а мятежное восстание в собственных брюках оказалось безжалостно подавлено, взглянув на темные окна нашей квартиры, я отправился домой.
За порогом старенькой однушки встретила тишина и полумрак городских ночей, которые никогда не бывают наполнены мглой, питаясь светом фонарей, рекламных щитов, машин и неспящих окон.
Принял душ. Вспомнил, что ужасно голоден. Нашел на кухне ужин и с удовольствием его съел, делая в памяти заметку, посетить супермаркет и наполнить продуктами холодильник. Старался не шуметь, но пару раз уронил ложку, ощутив себя неуклюжим слоном.
К кровати пробирался на цыпочках, ступая на половицы, которые совершенно точно не скрипели, безошибочно вспомнив их расположение. Нырнул под одеяло и провалился в глубокий сон.
Утро встретило проливным дождем, капли которого неистово молотили в окна, приоткрытые створки впускали холодный сырой ветер в квартиру.
Я изумился тому, как резко произошла смена погоды. Еще каких-то четыре часа назад мы с Февронией наслаждались теплом летней ночи, а теперь за окном развернулась настоящая осень.
Стрекоза спала в своей палатке, укутавшись в одеяло как в кокон, только нос торчал наружу.
Замерзла.
Встал и плотно закрыл окна. Достал из шкафа шерстяное одеяло и укрыл девчонку. Выбираться из постели было откровенно лень, да и погода располагала остаться в ней как можно дольше.
Минут через пять, видимо согревшись, Феврония раскрылась, откинув край одеяла. Моему взору предстала гладкая кожа ее рук, обнимавших подушку, острые и в то же время хрупкие лопатки и слегка растрепанная розовая коса экзотической змеей пригревшаяся между ними.
