В сизом тамбуре — дым папирос. Укачало.
В коридоре — бачок. Питьевая вода и железная кружка на длинной цепочке. Надо сесть. Рядом — чья-то авоська с баранками. Тайком не вытащишь, но громкий кашель перекроет треск сухой баранки. Две половинки у меня в кармане. Стой! Заранее выпей воды, не подавись. Какой же я предусмотрительный.
И в голове слабеет стук колёс. Все люди — лицемеры. Они готовы накормить щенка, «ах, бедненький», но это жалость — к несъедобным. А поросята или маленькие кролики у них не вызывают умиления. Надо выпить воды. У меня появились опасные мысли.
О, приехал!
Тарелка перлового супа с грибами. Возвращение чёткости. Звуки радио, вальс «Домино» и картофельные оладьи.
Блудный сын, стихоплёт, возвратился домой.
Вот если бы ещё ботинки…
*
Солнце стоит в зените и насквозь просвечивает воду.
От делать нечего Марухин и Олег играют в красное и золотое.
— Борщ!
— Краснопёрка!
— Знамя!
На солнце наползает облако. Вода темнеет. Детство кончилось.
Олег со спиннингом спускается к воде, за ним — Марухин…
А я бросаю с места через головы, блесна летит над ними. Двадцать метров летит над землёй. Неправильный заброс, опередивший правильные.
Удар в блесну. Сидит! И я кричу:
— Закат!
— Алтарь!
— Портос!
Сёмга бросается в поток, рывками стягивает леску.
Я кричу:
— Учёные мужи забыли арифметику — считают с цифры три…
Мне всё равно, от обезьяны или от неандертальца, я — номер три, а номера один и два — откуда?
Из какого чрева?
Трясёт удилище. Зацепилась хвостом за струю. Сошла… и унесла ответ.
И я кричу Олегу и Марухину:
— Неандертальцы, у меня сошла…
*
Сырая потемневшая тропа ведёт в овраг.
Справа — заросли дикой малины, за ними — река.
В песке — отчётливые свежие следы шестидесятого размера.
— Кто-то шёл босиком!
Весёлый страх Олега… На реке — это очень опасное место.
И, подходя к оврагу, я заранее предупреждаю о своём присутствии, — пою негромким голосом.
— Вечерний звон, вечерний звон…
Мелодия полей, и никакой агрессии.
Долгое время я не знал, что это перевод, такое русское стихотворение. Оригинальный звук ещё сильнее.
Тонкое, с металлическим акцентом ивнин(г) и гулкое раскатистое бэлл — звук колокола над вечерними полями. The evening bell…
Замечу заодно, опасные места полезны для здоровья, если они непреднамеренные.
Знакомое становится неузнаваемым, озёрная вода вдали — синее синьки.
Костры на островах, и пионерский утренник рябин. От детства никуда не денешься, и Боже упаси! Но я боюсь собраний, предпочитая им опасные места, протёртые глазки на запотевших стёклах, проталины в окне вагона и свежесть изумления… Откуда это всё и как возникло?
