Книга белых ночей и пустых горизонтов | страница 7



А если нечего надеть, о, гений бедности, ты можешь появиться с удочкой в любой одежде, в корявых башмаках, в штанах с заплатами совсем не стыдно постоять в толпе нарядных горожан, ведь ты собрался на рыбалку.

Весь Могилёв на Первомайской улице, ларьки торгуют пивом и вином, и на валу играет духовой оркестр, и я, — на празднике, не обхожу его по краю, стою в толпе среди моих нарядных одноклассников в отутюженных брюках, в хороших ботинках, в синих шёлковых теннисках. Они зовут меня зайти в кафе и выпить в складчину, но я спешу на Днепр…

Меня им не поймать! Нет, всё-таки я — гениальней всех гипнотизёров, я одурачил Могилёв. Заворожил толпу! Сосредоточил взгляды на удилище! Фанатикам такое не под силу! Бамбуковая удочка и поплавок из пробки от вина «Молдова».

Как же я их подчинил, нарядных дураков, я был на Первомайской улице.

Сбегая с кручи, вижу Могилёв под парусами лозунгов:

— «Мир! Труд! Май!»

Я составляю удочку и надеваю на крючок личинку майской бабочки-подёнки.

До темноты я наловлю плотвы, уклеек, голавлей, и мы отметим первомай­ский праздник не хуже всех других.


*

По заливу гуляют опасные волны. МРБ не придёт.

В доме нет ничего, кроме чёрствого хлеба и чая, но я забыл себя и в обмороке белой ночи, в блокадной тишине — увидел на столе буханку хлеба… Пшеничного! Поцеловал её и поцарапал губы.

Дрова уже горели и постреливали.

Я снял с плиты круги и подержал над пламенем корявый хлеб, чтобы он задышал.

Сглотнул слюну, вдыхая запах обгорелой корки и бормоча в сомнамбуле самозабвения: — Вот повезло, вот повезло…

Пока заваривался чай, нарезал полбуханки толстыми ломтями и подождал, пока они остынут.

Присутствие на них чего-то жирного мне показалось лишним и нечистым.

Наелся хлеба и заснул счастливый.


*

Открытое окно и тополиный пух на подоконнике, как в «Золотой блесне»…

И опять я читаю великую книгу Дюма и слышу двор.

В моей душе уже возникло отчуждение, но я узнаю, я ещё узнаю, что неизысканная речь «Ма, дай ему борща, он со вчера не евши» бывает благороднее изысканной.

В Париже старый эмигрант Орлов рассказывал мне о своих скитаниях.

— Мсье, поверьте, нам не жалко хлеба, но мы уже закрыли дверь.

Изнемогая, он бредёт к фонтану…


*

О, голодные грёзы! Слоны, обезьяны, лианы, барабаны кошмарного племени «Ы».

Караваны верблюдов, пески, миражи, антилопы во ржи, носороги на шкловской дороге…

Это уже опасно.

Надо умыть лицо и стряхнуть перекосы пространства. Надо твёрдо пройти мимо запахов булок с котлетами.