Это южане считают, что за огненной рекой Меб нежить существовала во все века, и только мы, северяне, ведаем, как обстоят дела на самом деле! Любой из жителей Ар-де-Мея может превратиться в чудовище, и это значит одно — каждый представитель нежити когда-то был человеком.
Отступила чуть в сторону, чтобы не мозолить глаза брату своей наготой и смело взглянула на Беккит и ее первого любовника.
Солнечные лучи услужливо осветили мое тело, показывая во всей красе синяки и царапины, оставленные на нем ночью эрт Глессом. Да! Я была сильной целительницей, могла изгнать любую тьму, окутавшую человеческое тело хворью, могла спасти от смерти, но только не себя! Саму себя я излечить не могла — такова была плата за дар, ниспосланный Некритой — Хранительницей всех, кто обладает магией.
— Так я и думала! — зловеще процедила королева.
Я безмолвно взирала на стену позади нее, ожидая неминуемого приговора.
— Куда ты спрятала тело? Или это была не ты, а твой сообщник? Скажи нам, кто он! — в речах Беккит сквозила неприкрытая угроза.
Глядя мимо нее, я равнодушно повела оголенными плечами.
— Молчишь? — угрожающих нот в ее голосе стало заметно больше. — Молчи! — а улыбка походила на оскал. — Ган! — последовал окрик, и я вздрогнула.
— Что? — заледеневшим голосом откликнулся брат.
— Целуй ее! — Беккитта опять приказывала, а ослушаться ее никак было нельзя, и мы оба с Ганнвером это знали.
Он снова встал передо мной, и мое беспокойство усилилось в разы — зрачок в серых очах напротив стал огненно-красным.
Глубоко вдохнув, я поймала растерянный взгляд кузена — своей единственной надежды на спасение, своей опоры в этом зыбком болоте. Потому что без его крепкой руки и ободряющего взгляда я бы уже сдалась.
— Ган, поторопись! — королева-змея ожиданий не любила.
— Прости, — шепнул мне Ганнвер, наклоняясь к моим губам и опуская руки на мою талию.
Пальцы его рук были ледяными, не смотря на то, что за окном светило весеннее солнце, и я боялась даже предположить, о чем сейчас думает кузен. Сама вспоминала мгновение, когда первый раз сошла на Золотой берег с корабля, забравшего меня из Ар-де-Мея. Напуганная, одинокая, несчастная, оторванная от дома, тощая девчонка с каштановыми косами двигалась в свите Кровавой королевы, пряча большие голубые глаза, и вздрагивала, когда из толпы доносились угрожающие выкрики:
— Дикарка!
— Северная хмарь!
— Зачем она здесь?
— Сжечь ведьму!
Беккит, ухмыляясь, время от времени выглядывала из паланкина и снисходительно смотрела на то, как я трушу рядом, опасаясь, что если отойду, то меня закидают камнями. И вдруг среди этого кошмара в толпе мелькнул знакомый каштановый, отливающий на солнце рыжим, коротко стриженый затылок. Моргая, чтобы прогнать ненужные слезы, ослепленная слишком ярким солнцем, я до рези в глазах вглядывалась в толпу. Сердце екнуло — Ган! Откуда? Он подмигнул и улыбнулся мне разбитыми губами. Тогда я еще не знала о том, что пережил брат, следуя за мной. Теперь представляла, потому что Ганнвер никогда не рассказывал мне об этом. Я могла только догадываться, что испытывал четырнадцатилетний парнишка, который сначала преследовал отряд, увозивший меня из разрушенного Хрустального города, а затем обманом проник на один из кораблей непобедимой армады под знаменами королевы-змеи. Спустя год Ган очутился в замке — сначала был слугой при кухне, а потом попал в королевскую спальню, в коей пребывал уже два года, нежно нашептывая ночами Беккитте то, что выгодно нам. Осторожно, по мелочам — так, чтобы Кровавая королева считала, будто это она сама принимает решения.
