— «Плохо думать»… — задумчиво повторил Курц. — Знаешь, мне совершенно наплевать, что обо мне подумает какой-нибудь Гарри из-за океана, обжирающийся хот-догами и кока-колой. А вот за них, — он мотнул головой в сторону улицы, — и за моих людей, как ты правильно сказал, обидно. Вы и так у себя в Штатах лепите из нас людоедов, которые дня не могут прожить без мяса албанских младенцев. И если я соглашусь вам помочь, то получится, что сам же подтвержу этот имидж. На весь мир скажу: «Да, ребята, мы такие и есть!» Не так ли?
— Не преувеличивай. — Стюарт старался говорить спокойно и убедительно, хотя и чувствовал, как с таким трудом найденная твёрдая почва превращается в плывун. О Курце ничего толком не знали даже на полицейской станции, и именно это в конце концов заставило Рассела разрешить выйти с ним на контакт. То, что в итоге Курц оказался слишком умным и сложным в разговоре, никто предвидеть не мог. — Весь мир тут совершенно ни при чём, речь идёт только о Штатах. И то, вряд ли эти передачи будут смотреть абсолютно все. Там, за океаном, совершенно всё равно, какие вы есть на самом деле. И о чём тогда ты беспокоишься? Мнение о вас ты уже не изменишь, а вот, например, тех, кто сидит у нас в центре, спасти можешь. И разве это не стоит какого-то международного имиджа? Мы всё равно сделаем то, что нам нужно, найдём другого командира, которого не будет волновать имидж, только сделаем уже на других условиях. Или сами что-нибудь придумаем, и это будет уже без всяких условий. Так что это ещё и хороший вариант для всех. Подумай.
— Да, — кивнул Курц, будто соглашаясь, — придумывать вы умеете, это правда.
Стюарт почувствовал, что к нему снова возвращается уверенность.
— И потом, с чего тебе так переживать за своих людей? Ты думаешь, их покажут? Сомневаюсь. Покажут в основном нас, ваши имена даже не упомянут, тем более что мы их не знаем. Будет просто стрельба, крики, какие-то фигуры…
— А потом будут новые баксы на оборону и содержание вашей базы, — с готовностью подхватил собеседник. — Ты до конца-то договаривай, раз мы так откровенно с тобой беседуем. Можно сказать даже, по-дружески. — На последних словах Курц даже не стал скрывать иронии.
— Ты, по-моему, слишком много на себя берёшь, — процедил Стюарт. — Тоже мне, представитель нации… Да о вас полгода назад знать не знали и ещё через месяц вообще забудут о вашем существовании! И что, такое уж значение имеет то, что о вас всех будут думать в этот месяц? Даже если и будут — он-то пройдёт, а вот тем, что сейчас сидят у нас, ты на самом деле поможешь. Они же ведь тоже из тех, о которых ты так печёшься, — Стюарт кивнул за окно.
