Чутьё не обмануло. Через полтора часа на западной сцене объявили о выходе калифорнийских постгранжистов «Олеандр». Видимо, организаторы решили обрушить на толпу музыку со всех сторон, чтобы вдосталь дать ей то, что она хотела и ради чего собралась здесь. Но всё уже было не так, как вчера, и Стюарт понял это уже по тому, как стягивались слушатели к сцене. Если вчера организаторы и музыканты хоть как-то прикрывались маской оригинального Вудстока, то сегодня о ней никто не вспоминал с самого начала — было не до того. Слушателям не требовались гитарные изыски в духе «кислотных шестидесятых» и джемовые импровизации — им необходимо было слышать напор, жёсткость и агрессию. Это отвечало их сегодняшним потребностям, и молодые боги милостиво одаряли свою паству тем, что ей было нужно, получая в ответ вопли одобрения. Снова появились любители крауд-сёрфинга — теперь к девушкам присоединились парни; парни стали сажать своих подружек на плечи, те раскачивались в такт ритмам «Олеандр», и с высоты сцены могло показаться, что взлётная полоса, оживлённая звуками коммерчески выхолощенного гранжа, превратилась в живое существо. Одна девчонка — с русыми волосами, завязанными в «хвостик», худенькая, совсем юная, ещё, наверно, даже школу не закончившая — влезла на плечи стоявшему рядом со Стюартом парню, и он, случайно бросив на неё взгляд, уже не мог не смотреть на её соблазнительно обнажённую, задорно торчавшую невысокую грудь. Стюарт из всех сил пытался сосредоточиться на том, как татуированный Томас Флауэрс, нацепив чёрные очки, пел «Why I’m here» — песню, благодаря которой его группа стала героями этого лета, — но взгляд всё равно возвращался к размахивавшей руками и подпевавшей Томасу безымянной девчонке, что восседала на плечах своего друга и дарила вокалисту возможность полюбоваться её прелестями. То, что на неё могли засматриваться и другие, которым эта красота явно не предназначалась, её, похоже, не волновало совсем.
После «Олеандр» выскочили австралийские стенд-ап комики «The Umbilical Brothers», и фестиваль превратился в шоу — глупое, телевизионно-искусственное, с натянутыми улыбками и плоскими шутками. К счастью, они упражнялись в остроумии всего каких-то двадцать минут, и после них без объявления, держась скромно и одновременно деловито, вышли «moe.». С минуту-две ничего не происходило. Музыканты настраивались так, словно находились на репетиции, а не на одной из крупнейших фестивальных сцен за последние годы; затем, словно спохватившись, ведущий объявил их, и фестиваль возобновился. «moe.» были, пожалуй, единственными — и, как впоследствии оказалось, последними, — кто попытался воплотить дух минувшего своей музыкой, и следующие полтора часа Стюарту казалось, что им это удастся и фестиваль вывернет на ту колею, что была ему предназначена. Но стоило группе уйти, как всё изменилось. «Lit» играли смесь гранжа и панка, стремившуюся быть интересной, но на самом деле отличавшуюся лишь громкостью и напором. «Buckcherry», завернувшие на фестиваль посреди своего первого турне, хоть и намекали названием на Чака Берри, но играли коммерческий хард, который после пришествия в мир хэви-метала был однообразен и утомителен, а «The Roots» исполняли что угодно, но только не рок. Ни за одним из них можно было не наблюдать, а музыка со временем стала восприниматься как фон — в меру однообразный, в меру развлекательный… Слушатели, похоже, вообще не обращали внимания на то, что и кто им играл. Ещё во время выступления «олеандров» недалеко от сцены очистился небольшой «пятачок» — что-то типа местного танцпола на несколько человек, — куда время от времени выскакивали излишне энергичные личности, чтобы сбросить пар в околотанцевальных движениях. Такое же происходило и при следующих музыкантах. Время от времени над головами пролетали воздушные шарики, которые перебрасывались из одного конца толпы в другой. Для неё фестиваль уже давно превратился из юбилейного в очередной, где можно было вволю поорать, побеситься, напрыгаться — и совсем не имело значения, под какую музыку.
