Но угнетало даже не это. В какой-то момент прозвенел первый звоночек, заставивший Стюарта напрячься. Если на сцене появлялась женщина — неважно, певица или ведущая, объявлявшая какую-нибудь группу, — её встречали громогласным требованием: «Сиськи! Покажи свои сиськи!» Этот вопль с разной периодичностью доносился и от восточной сцены, так что порой казалось, что его, слитый воедино двумя толпами, было слышно даже в Риме. Реагировали на это по-разному: кто не обращал внимания, кто пытался отшутиться, кто-то же чуть обнажал грудь, чтобы удовлетворить запросы публики. Ответная реакция была разной, но от выхода к выходу похотливый слоган звучал всё требовательней и наглей.
«The Roots» закончили около девяти вечера, и несколько минут после их ухода на сцене ничего не происходило. Затем вновь началось движение, и рабочие стали выносить ящики с непонятными бутылками, аккуратно расставляя их вдоль края сцены. В передних рядах воодушевлённо загудели. Стюарт, порядком уставший от шума и давки и мечтавший лишь поскорее добраться до своей машины, в очередной раз вытер пот со лба и, прищурившись, взглянул на странные манипуляции. Наверно, он был единственным, кто не понимал сути приготовлений, потому что все вокруг смотрели на сцену с нескрываемым ожиданием. Оно оправдалось с лихвой: объявили выход «Insane clown posse».
Стюарта уже не удивляло, что на событии, заявленном как рок-фестиваль, вольготно себя чувствовали те, кто к рок-музыке не имел никакого отношения. Выход детройтских «клоунов» Джея и Шагги в одинаковых уродливых белых масках с намалёванными глазами и ртами лишний раз подтвердил ему, что уже никому не нужна была музыка. Главным стало другое — хорошо провести время, и чем больше народу при этом будет, тем лучше. Но дальнейшее оказалось для него неожиданностью.
Джей и Шагги начали петь — вернее, выкрикивать в толпу тексты. Пожалуй, ни у кого за эти два дня Стюарт не слышал такой злобы и ненависти ко всему окружающему, как у них. Создавалось впечатление, что они готовы были проклинать даже день своего рождения — настолько негативные флюиды источали их песни. Зрители даже не вслушивалась в то, что им вещали. Ритм и монотонность действовали не хуже шаманских заклинаний, а пропитывавший их яд наподобие пресловутого двадцать пятого кадра впитывался в благодатную почву. Где-то впереди на руках взметнулся оторванный от ограждения громадный лист фанеры (никакого оцепления из Патруля мира уже не было), на который тут же взгромоздилась и стала выплясывать парочка особо отъявленных зрителей. В том, что они явно находились под дозой марихуаны или наркотика посильнее, Стюарт даже не сомневался.
