Время тянулось, медленно убиваемое бесцельным блужданием из одного конца авиабазы в другой. Стюарт развлекался тем, что рассматривал сцены, заглядывал в различные тупики и закоулки. Кое-где он натыкался на совокупляющихся и тут же отворачивался, делая вид, что ошибся поворотом, но эти зрелища невольно оседали в памяти. После одного из таких случаев ему внезапно захотелось пить. Жажда давала знать о себе и раньше, но к этому времени она уже стала невыносимой, и Стюарт пошёл к торговым рядам, расположенным по бокам центрального ангара, в котором располагалась вспомогательная сцена.
Как и следовало ожидать, возле них толпился народ. Однако вместо деловых разговоров Стюарт снова услышал ругань.
— Сколько-сколько?
— Двенадцать.
— Вы совсем охренели, парни?
— Тебе что-то не нравится?
— Да будьте же людьми! Двенадцать баксов за пиццу! Где это видано?
— Найди дешевле. Иди вон, в Рим прогуляйся. Может, там бесплатно вообще дадут.
— Да? Умный? А если я сейчас к чертям разнесу твою лавочку?
— Попробуй. Ты полицию на входе видел? Попробуй…
Где-то в середине, так, что его голос перекрикивал весь остальной недовольный гвалт, шумел невидимый:
— Я заплатил за этот чёртов билет сто шестьдесят долларов. Слышите, вы! Сто шестьдесят зелёненьких баксиков! Мне сказали, что меня обеспечат всем — выпивкой, и едой, и девочками, и музыкой. Всё бесплатно. И после этого мне какой-то урод впаривает пол-литра воды за четыре бакса?
— Чего ты орёшь? — отвечал ему, по всей видимости, торговец. — Чего ты здесь орёшь? Вали к организаторам и расскажи им, какие они мудаки, хорошо? А мне голову не забивай. Я сказал: вода — четыре бакса. Берёшь? — бери. Нет? — проходи.
Стюарт внезапно вспомнил уверения полицейского при входе и в первый раз пожалел о том, что вылил воду. «Четыре доллара!..» Но жажда обуревала, и, порывшись в джинсах, он нашёл несколько бумажек, растолкал стоявших впереди и протянул деньги сидевшему в тени под стеной смуглому человеку. Тот молча принял их, пересчитал и также молча протянул в ответ пол-литровую бутылку воды. Стюарт быстро схватил её, словно боялся, что кто-то перехватит, выбрался из толпы, открутил крышку, глотнул и сразу выплюнул: вода была до противности тёплой.
А пить хотелось. Стюарт понимал, что тёплая вода не утолит жажду, но ничего более не оставалось. Он запрокинул голову и, ругая последними словами неизвестно что и не понять кого, с отвращением сделал несколько глотков. «Уехать бы, — в первый раз так отчётливо подумалось ему. — Вот взять бы сейчас, плюнуть на всё и уехать… в Олбани, в Нью-Йорк — наплевать. Весь отпуск прошляться по Америке, меняя мотели, девчонок, ни о чём не думать и наслаждаться тем, что есть… Какого чёрта я здесь? Ради чего я здесь? Ради этой фригидной, живущей давно заплесневелым прошлым? Как будто на ней свет клином сошёлся…» В эту минуту всё негативное, тёмное, копившееся уже третий день, поднялось со дна и выплеснулось наружу, как вода из разрушенного водопровода, и Стюарт понимал, что перекрыть этот напор он сам не в состоянии — только что-то могло это сделать. Что-то, похожее на чудо…
