— Флоренс, — невольно улыбнулся Стюарт, — простите меня, но вы наивны. Отец же рассказывал, как в Бетеле относились ко всему, что напоминало о фестивале, хотя он-то и прославил всех здешних обитателей. Какой здесь может быть свободный дух при таком отношении? Да и может ли быть вообще свободный дух в нашей свободной стране — это большой вопрос. В то время ничего не смогли сделать, а уж сейчас — и подавно.
— Совсем бы плохого отношения не было, — не сдавалась она. — Здесь ещё была и «Hog farm», так что кто-то бы да поддержал. Нет, что-то можно было сделать. Просто не захотели, наверно. Или не сообразили, потому что все пожинали лавры. А через три месяца был Альтамонт, и всё пошло в самую задницу.
Стюарт удивлённо посмотрел на женщину, словно увидев её в другом свете. Заметив его взгляд, она усмехнулась:
— Не ожидали крепкого словечка? Но я ж приехала из Яблока, не забывайте.
— Я удивляюсь не этому. Я удивляюсь тому, как вы хорошо знаете историю музыки. Той музыки… Вы её сильно любите, наверно?
— Люблю, — мечтательно улыбнулась Флоренс. — С детства любила. Когда мы жили с отцом, она звучала у нас в доме каждый день. Иногда её было столько, что казалось, что вместо мебели у нас — звуки «Dark Star», а каждый завтрак — это обязательно «White rabbit». Как тут можно было это всё не полюбить?
— Да уж… От такого и свихнуться недолго.
— У вас разве не так было?
— Не настолько. Отец работал много, поэтому я рос в основном на улице. Когда у него было свободное время, он больше рассказывал мне обо всём этом, чем давал слушать. Особенно в таких дозах. Мы гулять ходили на то поле, бродили вокруг. Часто добирались до Уоллквилля, до Монтичелло. Он водил меня по тем местам, что так или иначе напоминали ему о том времени и о матери. Он очень её любил.
— Интересно всё-таки, почему вас назвали в честь моего отца…
— А почему вы об этом у него не спросили? У моего отца, в смысле, — тут же поправился Стюарт, вовремя рассудив, что так им недолго и запутаться в отцах с матерями.
— Не знаю, — слегка покраснела Флоренс. — Мне показалось это нетактичным. А вы с ним об этом никогда не говорили?
— Однажды я спросил его об этом. Мне лет четырнадцать тогда было. Мои друзья носили простые американские имена — Джек, Майк, Гарри, Робби, Дон. Один я был Стюартом — как лорд какой-то. Мне стало интересно, и я спросил отца об этом.
— И что он?
— Он тогда очень странно на меня посмотрел, будто я попросил его купить мне свежий выпуск «Плейбоя», и сказал, что так хотела моя мать. И больше мы об этом не говорили.
