Неподалеку от хижины кто–то двигался — ошибки быть не могло. Хруст снега слышался отчетливо; он сопровождался резкими вдохами и выдохами.
Два или три раза в своей жизни Джоан сталкивалась с выбором стратегии поведения — одно действие казалось осмысленным и разумным, а другое — опасный и глупый. Казалось, в ее характере было что–то, превращавшее опасный вариант в своего рода вызов; она забывала об осторожности и в каком–то ослеплении бросалась навстречу опасности.
Наверное, девять женщин из десяти — нет, девяносто девять из ста — разбудили бы лежавших рядом мужчин. Но знание о том, что ее безопасность под угрозой, заставило Джоан принять решение: выяснить все самостоятельно.
В конце концов, будет не слишком рискованно, сказала она себе, проползти украдкой к высокому, продолговатому отверстию, которое Эймс вырезал во льду и, которое служило дверным проемом, и выглянуть в ночь. Ей, конечно, следует соблюдать осторожность и не высовываться из отверстия, а просто осторожно взглянуть направо, туда, где кончалась стена и туманное тусклое свечение простиралось на несколько футов.
Она не думала, что это будет трудно сделать: просто на мгновение высунуть голову в ночь, посмотреть на снег прямо перед хижиной, откуда, казалось, доносился хруст.
В полутьме, полной контрастных теней, бледно–серых и чернильно–черных, фигура спящего Дормана казалась больше, чем она была на самом деле. Хотя его нельзя было назвать, как Эймса, почти гигантом, его тело казалось худым и крепким, без единого грамма лишнего веса.
Когда Джоан проходила мимо Дэвида, в голове у нее мелькнула поистине женская мысль. Ей и Тлане повезло больше, чем многим женщинам, подвергающимся постоянной опасности. Их обеих охраняли хорошие мужчины, которые были рядом в случае опасности. Даже когда делаешь глупость и позволяешь себе забыть, что любовь — это улица с двусторонним движением, все же отрадно это знать.
Ее поведение противоречило тому, что было основой любовных отношений: отвергать человека, который готовы придти на помощь при первой же возможности. Она обманывала спящего человека так же, как себя, не позволяя ему проснуться. Но теперь было слишком поздно сожалеть о своем предательстве. Джоан шла так быстро, что уже находилась у входа в хижину, она выглянула наружу, держась ладонью о край ледяного блока, который был подрезан, когда Эймс обустраивал вход.
Поначалу она разглядела только белую гладь снега и льда, разбитую на шахматный узор света и тени. Ночь была не безлунной. Но луна скрывалась за плотными облаками прямо над головой, и свет, который просачивался сквозь них, никак нельзя было назвать ярким.
