– Да, это ежедневная борьба, – говорит Лахор, – и я не собираюсь это отрицать. Или ты искренне веришь в свой способ видеть жизнь, что делает большинство, или ты критикуешь тех, кто с чем-то спорит. Конечно, и в этой библиотеке есть люди, около 5%, которые думают, что я должна интегрироваться интенсивнее, но я могу прислушаться или к ним, или к оставшимся 95%, у которых нет проблем с тем, кем я являюсь.
На днях, когда я возвращалась домой в автобусе, какая-то женщина подошла ко мне и спросила: «Ты не чувствуешь себя угнетенной в этих одеждах?» Я ответила: «Это то же самое, что ты носишь мини-юбку и чувствуешь себя освобожденной. Я чувствую себя свободной в абайе и никабе. Ты что-то имеешь против?» Она ничего не ответила, возможно, потому что не ожидала этого. Вот что происходит со всеми – они говорят то, что считают нужным, и все.
Разговор, который мы ведем сейчас, совершенно не похож на тот, другой, когда люди подходят и спрашивают, не чувствую ли я себя закованной в кандалы из-за того, что так одеваюсь. Наш диалог – цивилизованный; тот – основан на противостоянии.
– Я думаю, что ксенофобия прямо сейчас – это разменная монета, – говорит Анкара.
– Ты видела запись из автобуса, в которой женщина пристает к двум мусульманам? – спрашивает Лахор. – Боже, я не сомкнула глаз всю ночь, пересматривала этот ролик снова и снова. Меня не удивляет, что страны, откуда уезжает все больше молодых людей с целью вступить в ИГ, – это Бельгия, Франция и Англия. Именно там очень мало людей могут влиться в общество. Это ужасно. Я не хочу позволять себе так думать, хотя и могла бы четко разграничить мир на их и свой, сделать свое восприятие черно-белым. Я этого не делаю потому, что хочу интегрироваться, но да, в таких людях, как иммигранты, всегда глубоко запрятано что-то, что восстает против других, тех, кто их не принимает. Оно всегда там, внутри.
Я рассказываю им, что впервые наблюдала группировку, подобную «Исламскому государству», зимой 1993 года на склонах горы Игман, у подножия Сараева.
Батальон арабских добровольцев, одетых в белые комбинезоны, чтобы слиться с заснеженным пейзажем, в закрывающих лицо черных балаклавах с зеленой налобной повязкой с надписями из Корана, готовились, как нам рассказали, прорвать окружение боснийской столицы, осажденной сербскими регулярными войсками и военизированными подразделениями. Все это стало возможным благодаря пассивному согласию хорватов.
Мы добрались туда, куда смог доехать внедорожник, и спросили командующего. К нам навстречу вышел Зульфикар, более известный как Зука, международный преступник, которого искал Интерпол. Вдалеке группа мужчин разворачивала зеленый флаг ислама. Это было начало чего-то масштабного. Запад проявлял тотальное равнодушие с тех самых пор, как в Боснии в начале апреля 1992 года началась война, и вплоть до зимы 1995 года, когда были подписаны Дейтонские соглашения о мире. Несправедливое разделение территории, основанное на завоеваниях, сопровождавшихся террором со стороны военизированных сербских и хорватских сепаратистов, создало новое явление со знаменем религии в сердце Европы. Ущерб от безразличия международного сообщества к уничтожению беззащитного населения привел, по крайней мере теоретически, к созданию нового мусульманского монстра.
