Я демонстративно откинулся на спинку стула, задрав голову вверх, к круглой люстре, что летающей тарелкой парила под потолком.
— Вы не думали, что люстра похожа на луну?
Аудитория напряглась. Я кожей почувствовал заискрившееся в воздухе неутоленное желание, ломку поэтов в завязке. Примета древних рифмоплетов: взошла луна — настало время писать стихи. Луна! Струна! Вина! Одна! Бледна! Влюблена! Формою блина!
Первым сломался, как того следовало ожидать, Андрей.
— Доколе меня будешь звать, о луна,
Твой зов напоил меня горем сполна…
— Проговорил он надломленно и обреченно.
Поэты бросились к нему, обступили плотным кольцом. Я не видел, что они делают с Андреем, но когда кольцо разомкнулось, парень рыдал от катарсиса. Он сорвался — но рядом были люди, готовые прийти на помощь.
Вид мужских слез доконал меня, и я со словами «Скоро вернусь» вышел в коридор.
За окном порхал беззаботный снежок — такой ранний в этом году… Я прислонился лбом ко стеклу и начал считать снежинки. Не чтобы успокоиться или охладить голову; мне было нечего делать, вот и все. На сборище неанонимных поэтов я тоже приходил исключительно от скуки. Обжитый чердак опостылел, а на улице слишком сыро и промозгло для прогулок.
А ещё на этих собраниях было бесплатное печенье.
— Тяжело, да? — спросил меня кто-то с величайшим участием.
— Есть такое, — солгал я. — Эта зависимость… бр-р. Врагу не пожелаешь.
Я обернулся и увидел Ее. Ее обычный нос горделиво высился над обычными губами, а чуть выше — тускнели омуты наиобычнейших серых глаз. Ее обычные, мышиного цвета волосы, не сложенные в прическу, и вовсе заставили меня позабыть собственное имя. Она была облечена в незабываемо обычные шмотки с китайского рынка. Да все, все в ней было настолько обычное, что я растекся, как масло на сковородке.
Чудо, посланное небесами!
— Прошу, подождите минуту…
Я спешно вернулся к анонимным поэтам. Те утирали слёзы очередному нытику.
— Я нашёл спасение! — объявил я. — Это антимуза. Пожалуйста, входите!
Растерянная девица предстала перед рифмоплётами. Дружный ах сотряс комнату. И как было не ахать? Ланиты моей встречной не пленили нежно-рассветным румянцем, и брови не заставляли судорожно искать рифму к «коромыслу». Но вместе с тем она была сверхъестественно притягательной, и это напрочь отсекало нужду в поиске других женщин — для вдохновения, конечно же. Для погрязших в зависимости поэтов она идеальна.
— Я пойду? — вырвал меня из сонного счастия голос незнакомки.
