— У Петра есть средства, — пояснил Алексашка, затем поднес палец к губам и прошипел. — Т-сс. Хотя Петр и не говорил ничего такого, но мне кажется, Мишель, что трактирщик догадался, кто перед ним и теперь пытается выжать из государя как можно больше денег.
Вспомнился фрагмент одного из фильмов, что когда-то Игорь смотрел в детстве, как Петр приказал отправлявшимся в Голландию послам привезти для него сундук с инструментом, причем желательно недорогой. А между тем, отметил для себя Ермилов, государь не очень-то любил швыряться деньгами. Серебро да золото, которое он возил с собой, предпочитал тратить на морские приборы. Скорее всего, монарх просто мечтал открыть первую навигаторскую школу в России. Сейчас же монарх, вот уже не в первый раз, швырял деньги на вино. Кто был виновником того, что Петр пил? Лефорт? Меншиков?
— Денег хватит, — проговорил Алексашка, подливая в кубок Мишеля вино.
«Лишь бы здоровья хватило», — подумал Игорь и тяжело вздохнул.
— Ты, Мишель, лучше не вздыхай, — проговорил вернувшийся Петр, — а пей.
Против воли царя не пойдешь. Пить Ермилов старался в меру, но все равно после нескольких бутылок вслед за Петром и Меншиковым вырубился. И сделал это по-русски — лицом в салат.
Проснулся Игорь оттого, что кто-то яростно его теребил. Приоткрыл глаза и разглядел Алексашку. Хотел было махнуть рукой и снова грохнуться в салат, но передумал. Меньшиков был бледен. Волосы растрепаны, парик явно валялся где-то на полу, глаза навыкате. На правой ноге сапог, левая босая. Европейский кафтан (Петр так и не решился даже здесь, в Европе, отказаться от русского платья) расстегнут. На рубашке, у самого горла, пуговка оторвана.
— Все пропало, — прошептал он.
— Что пропало? — поинтересовался Игорь, приходя в себя.
— Пе-ет-тр-р!
— Что Петр?
— Он, он не дышит.
Ермилову на секунду показалось, что его окатили холодной, почти ледяной водой. Сон как рукой сняло. Игорь вдруг побледнел и испугался.
«Вот тебе бабушка и Юрьев день, — пронеслось у него в голове. — Проглядел, не рассчитал, и государя все-таки убили».
Мишель взглянул на Меншикова и спросил:
— Где он? И это, ты его убил?
Алексашка еще больше побледнел. Стал неистово осенять себя крестным знамением. И тут же, заплетаясь, промямлил:
— Да ты что? Чтобы я? Государя… Перепил его величество. Подагра, будь она неладная, скрутила. Эвон валяется. — И дрожащей рукой собутыльник показал на лежащего на полу государя.
Ермилов поднялся из-за стола. Пошатываясь, подошел к телу монарха. Присел. Тот лежал, раскинув руки. В одной из них бутылка бургундского вина, в другой кубок. Глаза открыты, и в них не то боль, не то страх. Игорю пришлось вернуться к столу. Он взял серебряную тарелку. Обтер ее рукавом, так, что она стала походить на зеркало. Вернулся к Петру и поднес тарелку к губам государя. Дыхания не было. Тарелка с грохотом улетела в угол комнаты. Ермилов выругался. Он посмотрел на Меншикова.
