Анна Герасимовна вспоминала: «Незадолго до смерти Пелагии Ивановны пришла к нам наша только что поставленная мать благочинная, монахиня Елена, и Пелагия Ивановна долго-долго и так хорошо беседовала с ней, наставляла ее — никого не обижать и строго исполнять свою должность, и утешала ее. “Вот, право, ей-Богу, никто ничего не сделает, не гляди ни на кого. Вот посмотри на эту просфору”. И вынула из-за пазухи хорошую просфору. “Такая же хорошая, как эта просфора, будешь и ты: я помогу, а Господь все устроит”. И так-то была она весела, так вот глядит ей в глаза, точно будто не наглядится на нее, вон как мать на дитя свое родное, давно не виданное; ласкает — не наласкается, точно вся трепещет от какого-то внутреннего восторга.
Мне и стало досадно. Когда мать-то благочинная ушла, а она так вот и радуется, так вся и трепещет от восторга, я и говорю: “Что это, Пелагия Ивановна, гляжу я на тебя и не надивлюсь. Пришла благочинная — и вот как ты радуешься, точно не знаю что случилось, точно вся праздничная. И чему ты рада? Диво бы уж кто, а то мать благочинная! И редко-то бывала она у тебя, да никогда тебе ничего не давала. Ведь вы прямо блаженные — нет у вас различия. Ну что ты глядишь — не нарадуешься, не наглядишься на нее; ведь уже это я сама видела”.
— А что же, — говорит, — Симеон? Человек-то она хороший.
— Ну, уж хороший? Нашла.
— Ах, Симеон! Какая ты. А может, что еще и больно хорошо сделает.
— Сделает, — прибавила я, — как бы не так, дожидайся. Да и что она нам сделает-то? Ничего нам не надо, по матушкиной милости все у нас есть: келия своя — более нам ничего не надо. Умереть, так, небось, похоронят, не выкинут. — И так вот я на нее раздосадовалась.
— Эх, — говорит, — Симеон. Гляжу я на тебя: ничего-то ты не понимаешь. — И умолкла.
— Да чего понимать-то? Нечего. Вот и ты умрешь, чай как доброго человека похоронят. Да еще кто знает? Пожалуй, и гроб-то не в пример другим сделают?
— Что же, пожалуй. Да и воистину, какой еще гроб-то сделают, — задумавшись, сказала Пелагия Ивановна. И вдруг встала и, подойдя к иконам, так и просветлела.
Она, моя голубушка, ублажала мать благочинную за благоустроение собора и предвидела, что мать благочинная укажет место вечного покоя ее, предвидела и почести, какие воздались ей при погребении, а я — то по своему глупому разуму толкую о своем».
Пелагия Ивановна, по воспоминаниям дивеевских монахинь, очень любила и считала своим духовного друга преподобного Серафима, назначенного им быть «питателем» и благодетелем Дивеевской обители, — Николая Александровича Мотовилова.
