— Кто же вы, — говорю, — ей будете?
— Я-то? Муж ее, — отвечал он.
“А! Вот что!” — думаю себе.
— Что же? — говорю. — Если у вас дом хороший да горницы чистые, так берите ее с Господом. Она вам их очистит с камнями-то. А я радехонька буду: она мне этим сором-то вот как надоела.
Пелагия Ивановна, знай, молчит да улыбается.
— А вы, — говорит он, — думаете и вправду, что она безумная дура? Вовсе нет: только так дурит, и просто шельма.
А приказчик-то, приехавший с ним, и говорит ему: “Эх, Сергей Васильевич! Что вы говорите? Ну и стала ли бы она, если бы и маленький у нее был ум, терпеть такие побои, как вы ее били? А потому только и терпела, что без ума стала”.
— Ну, вот, — говорит муж, — что ей делается? Вишь, какая она здоровая да гладкая!
Пелагия Ивановна поклонилась, да и сказала: “Не ходила я в Арзамас, да и не пойду, хоть всю кожу сдери с меня”.
Услышав это, поклонился муж молча и пошел. И после того уж никогда не был, и ничего не слышно было о нем. Вот уж много лет спустя, в 1848 году, когда у нас собор закладывали летом, вижу я раз: моя Пелагия Ивановна вдруг как вскочит, вся поджалась, скорчилась, взад и вперед по комнате ходит да стонет и плачет.
— Что это с тобою, матушка? Уж здорова ли ты? Аль что случилось?
— Ох, — говорит, — батюшка! Ведь вот ты какой! Умирает он, да умирает-то как?! Без Причастия!
Уж тут только я все поняла и замолчала. Немного времени спустя бывший-то с ним на ярмарке приказчик приезжает к нам и рассказывает, что Пелагия Ивановна своим видом и действиями показывала все то, что было с Сергеем Васильевичем, умершим от холеры. Его действительно схватило; он точно так корчился, бегал по комнате, стонал и приговаривал: “Ох, Пелагия Ивановна, матушка! Прости ты меня Христа ради. А как я тебя бил-то! Помоги мне. Помолись за меня”. Да без Причастия так и умер. А тогда была страшная холера. И с тех-то пор вот до 25 сентября 1883 года никогда она не вспоминала о муже, а тут это вижу: она будто пригорюнилась, подперлась рукой и такая сидит скорбная да грустная.
— Что это, матушка, — говорю, — ты такая?
А она как вздохнет это так тяжело, да и говорит: “Ох, Сергушка, Сергушка! По тебе и просфорки-то никто не подаст”.
Я это так и встрепенулась. Ведь это она мужа вспомнила, ведь это она всегда его так называла. Посмотрела в календаре: ан 25 сентября — преподобного Сергия. Именинник был, надо полагать.
Вот и мать-то ее, Прасковья Ивановна, как приезжала к ней в последний раз: “Ну, — говорит, — Пелагиюшка, прости меня Христа ради. Я тебя много била”.
