Паштет из соловьиных язычков | страница 32



Патриций? Нет, плебей. Но — мастер! У него брали уроки многие, и стоило это недешево. Старший Красс учился, естественно, не у него. Его учили греки, и учили неплохо. Марк Красс был хорошим оратором, и Цицерон никогда этого не отрицал.

Старший сын Красса — Марк-младший — тоже не учился у Цицерона, но когда выступил в Сенате со своей первой речью, получил от Цицерона следующую оценку:

— Достойно Красса!

Это была высшая похвала. Но не только Марку-младшему, но и Марку-старшему, хорошо владевшему словом.

А вот Публий, младший сын, стал любимцем Цицерона. Оказалось — Публий обладает яркой, полной романтики душой, и от этого обладания речь оратора только выигрывает, наливаясь мощью и красотой.

Публий стал Цицерону учеником, другом, поклонником таланта, но Красса это совсем не обрадовало. Надо же, занимаешься черт знает сколько лет уничтожением своего врага, а здесь влезает любимый сын и говорит: «Не тронь его, папа, он гений!» И что с того? Если он гений, можно всю семью хлеба лишать, втыкая палки в колеса крассовой колеснице? Ах, колесница катится так, что никакие палки ей нипочем?

А зачем вообще нужны палки? Лучше б их не было. Но они есть, и колесница все равно катится. Отойди, сынок! Ой, нет! Тебя-то она, конечно, не раздавит, но больно сделает!

Так оно и вышло. Сначала Публию было больно, когда Цицерона отправили в изгнание. А виноват в этом был Клодий. Ничтожество! Популяр! Мерзавец! А папа? А папа, естественно, официально ни при чем… Ну, а потом Цицерон вернулся, но ненадолго. Марк-младший рассказывал, что Цицерон пережил Красса-старшего на десять лет и окончил свои дни печально.

Красс представил себе мертвого врага. Отрезанная мечом голова Цицерона смотрела на Марка-старшего мутными стеклянными глазами. Изо рта торчал утыканный железными дамскими булавками неправдоподобно опухший язык. «Дочирикался! — довольно подумал Красс. — Соловей из сенатской рощи. Вот паштет из этого языка я бы съел с удовольствием!»

— Да-да, согласен с тобой, — нетерпеливо сказал Марк-младший, продолжая внимательно рассматривать секиру. — Слушай, отец, как ты думаешь, долго ли будет продолжаться эта история с рубкой голов? Каждый раз после смерти мы с братом оказываемся здесь, становимся на колени, и ты отрубаешь нам головы. Зачем? Чтобы ты мучился духовно? Ну, хорошо. Тебя наказали за жажду наживы, и это твой личный ад. Но мы-то здесь при чем? Ну-ка, дай мне подержать твое орудие.

Он протянул вперед руку и взялся за древко секиры чуть выше пальцев Красса-старшего.