— Каждый день боли, терпеть невозможно.
Я знала, как пойдет дело дальше, а вот Гарольд не знал. Он внимательно слушал, делая вид, что не слушает, а думает о чем-то своем.
— Пенсию… да тебе за твою группу еще хорошо платят. А мне приходится едва не на паперти стоять.
— Косые взгляды… я из дома не выхожу, вообще людей не вижу.
— Счастливчик, всю жизнь на колесах. А рука - я без нее никто! Я больше никогда не смогу играть…
— Подкидыш? У меня матери нет, я росла с мачехой… что ты знаешь об этом?
— Терпеть невозможно… за то деньги есть, лекарства покупаешь. Наркотики. А если меня приступ хватит, то мне только в петлю, — ничего сделать не могу.
Эта была первая ответная волна. Вторая пошла еще горячее.
— Да ты хоть нищим будь, хоть кем, - ты один и только за себя отвечаешь. А у меня семья. Мне сына растить надо, а я инвалидом стал…
— Да была б моя воля, я бы тоже из дома не выходил, - за тобой-то там сколько народу ухаживают, как за барином. Вся квартира на цыпочках… тебе меня не понять, когда приходится работать среди нормальных с таким уродством как у меня. Вот где пытка.
— Скрипочку ему жалко, неженка… куда захотел, туда и пошел, еще на пианино брякать научишься… а я куда? У нас у подъезда даже эспандера нет… брат меня на руках таскает, тунеядца. Ноги не руки, понимаешь ты это?
— Хоть и мачеха, а ни отец, ни она тебя и пальцем ни разу не тронули… а меня родная мать лупит, говорит, что отец спился из-за меня…
— На кой все эти деньги? Подавиться бы ими, когда здоровья нет… тебе не понять, у тебя брать нечего, с тобой рядом по-настоящему близкие люди, а мои роем вьются… жалеют… а в глазах одно: помер бы скорее, а то все состояние на свои клиники просадит…
Мне снова становилась тошно. Не оттого, что все они говорили о таких вещах, а от того, для чего они говорили об этом.
— Я не совсем понимаю… — Гарольд, выслушав уже пятую волну нарастающих жалоб, не выдержал, — к чему все ведет?
— Это парадокс. Как только один из собеседников доказывает другому, что несчастнее его, то становится счастлив. А тот, кто, в конце концов, опускает руки и сдается, говоря: да, тебе хуже, чем мне, считается проигравшим. И оттого, что он чуть счастливее своего оппонента, он становится несчастен.
— И где же здесь смысл?
— Ты из другого мира, Гарольд. И даже если не брать мир сов, ты с другого полушария. А на нашей половине земли лежит страна мучеников.
— Я о вашей стране мало знаю.
— У нас в героях юродивый. Мученики в чести, чем больше страданий, тем больше уважения. Если у человека в жизни все хорошо, он частенько начинает испытывать чувство вины, страдать от незначительности, думать, что у него не хватает чего-то в жизни. У нас любят жаловаться, у нас язвы наружу. А если их нет, то можно надумать. Получаешь много, - прибедняйся. Любовь есть, - да ссоримся часто. Родители нормальные, - так понимания нет. Сплошь и рядом так, невозможно сказать кому-то слова, как тут же идет ответная реакция “а мне хуже”. Например, стоит тебе обмолвиться: у меня работа от дома полчаса на метро. А собеседник: это что, а вот мне приходится на электричке, да потом с пересадками, да из-за такой длинной дороги в пять утра встаю… а уж в мире сов таких… Тяжело, не спорю, люди действительно страдают, но возводят это в ранг высокого, мученического страдания. Говорят об этом, доказывают абсолют своего несчастия.
