- Витта.
Подал голос Аверс, но слишком тихо. Девушка или не услышала, и не сочла за предупреждение. Заулыбалась, сделав гримасу как ребенок, что хочет передразнить:
- Балы да роскошь, титулованные кавалеры. Приелось внимание до тошноты, вот и вернулась. Только почему же без кареты и свиты, без сундуков и нарядов? Нет слов на рассказ, потому что развенчается ложная скромность...
- Помолчи.
На этот раз оружейник сказал это дочери так веско, что на несколько мгновений замолчал даже лекарь, не заговаривая ни о чем - ни на эту тему, ни на другие.
Так думал обо мне Аверс?
Наставник поведал, что Лаат строго охранял правду. Никто не должен был узнать, что я проклята Змеиным Алхимиком, и объяснял мое отсутствие добровольным служением. Приемная дочь, уставшая от бурь и испытаний, сама изъявила желание стать на многие месяцы затворницей в храме. Отдохнуть телом и восстановить сердце молитвами. Да, была слава, и обрастала она легендами. Но что до этого Берега все докатится настолько перевранным?.. Боги! Кем же я теперь была в глазах оружейника и Витты?
В груди заполыхало желание оправдаться! Но язык онемел, - сказать правду, значило сказать все, и о пытках тоже.
Увы, последующие дни пути были не лучше. Порой настигал в дороге дождь, и не всегда попадались харчевни и постоялые дворы. Наша четверка представляла собой сборище мрачных спутников.
Я держалась в стороне, чуть обособлено. - само так получалось, - нарочно никто не гнал. И на одной из наших стоянок, наблюдая, я неожиданно поняла, что причиной тому не то чтобы неприязнь ко мне, а Витта. Все внимание вилось вокруг девушки, - правильно и объяснимо. Аверс старался ненавязчиво, но все равно неусыпно следить за тем, - не устала ли его дочь, не замерзла ли, не проголодалась ли. Соммнианс делал все тоже самое, только по причинам далеко неотеческим, и прикрываясь лекарской заботой о ближнем.
Я улыбнулась про себя, удивившись и не удивившись одновременно. Соммнианс увлекся ею. Дружеский долг, хоть как-то включать в общие беседы меня, позабыт, и в итоге мне совсем не с кем стало разговаривать. А Витта, наоборот, часто была увлечена разговором с лекарем и охотно болтала обо всем, что бы тот ни спросил. Закрадывалось подозрение, что свою тщеславную болезнь Миракулум она променяет на его голубые глаза. Каждый раз, когда мы ехали рысцой или шагом, наша цепочка растягивалась: впереди я, следом, на приличном расстоянии, чтоб не было слышно предмета разговора, вровень ехали Сомм и Витта, и на такой же почтительной дистанции замыкал процессию оружейник. Странно, но Аверс не обращал на их увлеченность никакого внимания. Мне думалось, что отцы более предусмотрительны в этом вопросе. Но с дурой стороны - лекарь не проходимец, и дочь не глупа, чтобы не доверять им обоим и запрещать общаться.
