В огромной кухне, на которой я тоже чистила стоки, был жаркий воздух и множество столов, за которыми постоянно работали повара и несколько прислужек. Запахи, витающие здесь, по отдельности были вкусны, но при смешении и обильности, зачастую превращались в смрад и гарь, которые уносились сквозь отдушины в стенах и окна. В левой и правой стене, как горящие глазницы, были ниши с очагами, в другом кухонном помещении были печи и котлы, в третьем хранились, ожидая своей очереди для приготовления, принесенные из запасников продукты.
Изобилие, в которое я попала, поражало меня. Замок Раомс жил празднично, — за чистотой одежды, тела, помещений следили тщательно все, утром в кухонных залах полы всегда поливались топленой с снега водой, были расставлены по углам плетеные ловушки для крыс и мышей, горячая вода для омовения рук постоянно была в котелке возле каменной чаши стока, и один мальчик отвечал за то, чтобы он никогда не пустовал.
Цатты по своему быту очень отличались от людей нашего Берега.
Говорила я мало, все больше слушала, — что болтали свои, что чужие. Надеялась хоть что-нибудь узнать о пленниках. Я вела себя безропотней мыши, и все больше отгоняла от себя страшную мысль — что Аверс на самом деле лежит где-то в лесу и части его растащили дикие звери… я занимала себя работой до изнеможения, и мне было плевать на все нечистоты, лишь бы уставать так, чтобы не думать о страшном. Платье и белье сменила уже на третий день, и искупаться заново тоже пришлось. В прачечных часто мылись. Такой чистоты я не знавала никогда за всю жизнь, которую помнила.
На четвертый день я увидела служителя цаттов, что появился на кухнях и отдал распоряжение слугам.
— Все бы хорошо у этих, — вполголоса сказала женщина, что щипала на курах перья, — если бы не их поганая вера, языческая.
— Какая вера?
Я чистила от гари и сгоревшего жира вертела, и сидела неподалеку.
— Многобожие у них, верят в духов стихий. Нет у них всевышнего, есть три духа. И этот — жрец ихний. А в замке служитель наш был, так прогнали, и исповедаться теперь некому.
У нас в Неуке тоже был служитель, только я не ходила к нему на службу, и побаивалась. Наша вера была строга, а я со своим беспамятством не могла признаться, что не помню ничего про бога, и не знаю молитв.
— А где он теперь?
— Прогнали. Хоть и с тем, что дали в дорогу лошадь и провиант. Прогнали… но нам молится не запрещают.
Вдруг служитель остановился взглядом на мне и подошел. Я замерла и уставилась в пол, не зная, как должно вести себя с их духовным лицом.
