— Поставь дату и неси для подписи. — Широко расчеркиваясь, он пробурчал: — я бы послал с вами еще человека, но… не могу.
Приложив печатку, свернув лист, комендант протянул его Аверсу.
— Подорожную составит мой сын. Лошадей соберет тоже он. Идите, поспите перед дорогой, и удачи вам.
Приказ нельзя было обсуждать. Поэтому, когда я явилась пред ясными очами Соммнианса, я даже не могла сказать ему, что уезжаю. Лекарь был немногим старше меня, я это чувствовала, хоть и не знала своего возраста точно. И он был красив. Не столько чертами, которые сами по себе были невыразительными, обычными, сколько яркостью голубых глаз. Темноволосый, с оливковой кожей южанина, невысокий и широкий в кости, он с закрытыми глазами производил одно впечатление: порывист, грубоват, темпераментен, как вороной конь. Только лишь он поднимал веки, как весь его облик освещался сиянием. Мягкий, спокойный, терпеливый. Лекарь, целящий не только своим умением, но и взглядом. Улыбка, вне взгляда кажущаяся такой дерзкой, становилась теплой. Движения не резки, а точны и быстры. И только голос не зависел от сияния глаз — он всегда был ровным и невыразительным.
Вот и сейчас, когда я уселась напротив Соммнианса, он стал мне рассказывать о своих приключениях так спокойно, словно речь шла о самой обычной скучной поездке.
— Я был смертельно болен, Рыс… Я уже возвращался из города, был второй день пути, как в сумерках на дороге мне повстречался всадник. Дорога была такой, что я не боялся встретить на ней лихого человека, и потому лишь подумал, что он такой же одинокий путник, как и я. Черный человек на черной лошади… я приветливо поклонился, когда мы с ним поравнялись, но он не ответил мне тем же. Из-под капюшона было не разглядеть лица, и одежда была такой, что не примешь его ни за горожанина, ни за вельможу, ни за ратника или святого отца, я даже не разобрал — мужчина это или женщина… не успел я миновать его, как почувствовал укол в шею.
Я вздрогнула. Лекарь, рассказывая, занимался тем, что ссыпал привезенные порошки из мешочков в коробочки и бутылочки, и не отвлекался. А я смотрела больше на движения его рук, чем в лицо. Едва он сказал про укол, как я испуганно метнулась взглядом к его шее, в страхе увидеть незамеченный шрам от укола кинжалом или стилетом. Но ничего, кроме мелькнувшего черного пятнышка не увидела.
— Это было похоже на укус осы. Маленькое, жалящее, но боль — лишь мгновение. Всадник исчез, едва я обернулся к нему. Он растворился в сумерках. Я поначалу думал, что это случайность — иголка хвойная упала за воротник или щепка с дерева. Куртку перетряхнул, рубашку, — ничего нет. И только потом, когда вспомнил о Змеином Алхимике, я понял, что получил от него смертельный удар. Он заразил меня чумой. В первые сутки ничего не ощущалось, под конец второго дня я свалился с жаром, разум угасал, и я готовился принять смерть…
