Над необычной судьбой старшего сына Фридриха Вольфа, Маркуса, я невольно задумался буквально на днях в связи с его выступлением в московском Доме кино (март 1991 года), о чем висевшая там афиша возвещала следующими словами: «Впервые после падения Берлинской стены бывший шеф разведки ГДР, которого именуют “шпионом № 1 Восточного блока”, рассказывает о себе, о своей профессии, о переменах в Европе.
Съемка кино-, фото- и видеокамерами запрещена».
Но тогда Берлинской стены не могло быть и в мыслях даже у ясновидящих. И ах как далеко еще было до стен Берлина!..
Я опять невольно забежал вперед. А тогда, в сорок первом, после перехода наших войск в наступление под Москвой, в столицу стали пока понемногу возвращаться эвакуированные. В частности, вернулся из Казани Павел Антокольский, с которым я был хорошо знаком по Литинституту, где он вел один из семинаров поэзии. К тому времени я уже знал, что в Казани с ним и с его женой Зоей Константиновной Баженовой, актрисой вахтанговского театра, подружилась моя жена. Мы во «Фронтовой иллюстрации» издали стихотворную листовку Антокольского, обращенную к партизанам. Он в те дни часто бывал у нас в редакции и пригласил меня к себе на встречу Нового года (сорок второго). Я искренне обрадовался этому приглашению, так как казарменное положение обрекало нас всех на затворнический образ жизни, да и податься одинокому человеку в опустевшей Москве было почти не к кому. А к Антокольским в тот вечер должны были прийти и Паша Фурманский, и Юра Смирнов, с которыми я теперь общался только по телефону, не говоря уже о Данине, внезапно приехавшем из Куйбышева за новым назначением.
На огонек к Павлику и Зое заявились тогда самые неожиданные люди, почему-либо оказавшиеся в столице, преимущественно литераторы. Я сидел между симпатичным мне Степаном Щипачевым и какой-то незнакомой поэтессой. Впрочем, не буду подробно рассказывать про это разношерстное и не слишком веселое застолье, тем более что это уже сделал Данин в своих мемуарах. Скажу только, что после полугода тяжких военных испытаний эта ночь все же была отмечена надеждой на благоприятное развитие событий - наши войска наступали!..
Вскоре вернулся в столицу Фадеев, и в феврале состоялся первый после октябрьского бегства секретариат СП, на котором Данина и меня приняли в Союз писателей. Помню, Александр Александрович подошел ко мне, когда я зачем-то заглянул в клуб, и многозначительно пожал мне руку в знак того, что мы теперь члены одной корпорации. Был тогда такой хороший обычай... *
