От отчаяния я не просил, а скорее приказывал ему поступить именно так. Потом уже, вспоминая эту сцену, я пришел к выводу, что, будь передо мной кадровый офицер, он, конечно, не потерпел бы такого тона и тем более решительно пресек мою настойчивость короткой командой: «Кругом, арш!» или как-нибудь еще в том же духе. Но комендант, скорее всего, был из мобилизованных по партийной линии, и манера общения у него осталась вполне «гражданская». Мое предложение его неожиданно развеселило. Он улыбнулся, снял трубку, назвал мой номер и, когда ему ответили, попросил Анну Дмитриевну. Я замер.
- Уехала, говорите? - продолжал комендант. -В Казани?.. А скажите, известен вам ее муж?.. Это говорит районный комендант. Да, да, Борис Михайлович? - Что ему там в ответ долго говорили в трубку, я, естественно, не слышал, но следующая реплика коменданта показалась мне странной. - Значит, все-таки проживал когда-то? - не то соглашаясь с невидимым собеседником, не то уличая его в уклончивости, сказал комендант, глядя на меня.
- Товарищ комендант! - не выдержал я и протянул руку к трубке. - Разрешите мне...
Произошло очередное чудо - комендант без колебаний отдал мне трубку. Я жадно схватил ее, приложил к уху и услыхал конец какой-то фразы, произносимой голосом моего соседа.
- Иван Михайлович! - закричал я. - Это говорит Борис Михайлович. Очень прошу сказать обо мне все как есть... Только правду!.. Ну, пожалуйста... -ивер-нул трубку коменданту.
- Так что вы можете сказать о Борисе Михайловиче? - снова поинтересовался комендант. - Так, - произнес он после небольшой паузы. -Так, так... Ах, значит, ушел в ополчение и пропал без вести... Пришла похоронная?.. Понятно, - заключил он и подмигнул мне. - Что и требовалось доказать...
Он поблагодарил Ивана Михайловича, положил трубку и вдруг без всякого перехода доверительно обратился к нам, ко всем троим:
- Вот вы - фронтовики. Вы мне можете объяснить, почему мы все время отступаем и как так получается, что немцы каждый раз берут нас в клещи?
Мы явно не были готовы к таким рискованным разговорам, от которых меня еще в роте по-дружески предостерегал наш политрук Сережа Кирьянов, намекнувший, что у нас уже завелись тайные осведомители и что этак очень просто схлопотать «пораженческие настроения». В окружении мы между собой не раз вели разговор о том, как тридцать седьмой год подорвал боеспособность нашей армии. Но развивать подобную тему здесь и сейчас было бы нелепо. Фурманский, с давних пор интересовавшийся историей войн и военного искусства, начал было что-то банальное о внезапности гитлеровского нападения и неотмобили-зованности нашей армии, но эти общие места менее всего интересовали коменданта. Он был настоящий человек, наш комендант. Нетерпеливым жестом он прервал Фурманского и завершил нашу встречу.
