Рядом молча стояли Павел и Джавад. Им тоже ни с кем не удалось связаться. Тем упорнее стало мое желание дозвониться к себе на Сретенку - раз в нашей коммунальной квартире кто-то разговаривает, значит, жизнь там продолжается... Может, это жена и говорит...
- Предъявите паспорта! - прервал мои размышления голос из-за спины.
Два милиционера смотрели на нас с таким нескрываемым подозрением, что, если бы мы в ответ действительно предъявили им паспорта, они бы вряд ли этим удовлетворились. Но мы могли предъявить лишь одну препроводиловку на троих. Милиционеры по очереди долго изучали ее, потом некоторое время вопросительно смотрели друг на друга. Наконец, услыхав, что репродуктор возвестил отбой воздушной тревоги, один из них решительно произнес:
- В районной комендатуре разберутся, - и жестом предложил нам следовать за ним.
Мы покорно и безмолвно выполняли все их приказания до тех пор, пока они не привели нас в какой-то старинный особняк на другой стороне Земляного вала и не дали понять, что сейчас запрут нас до утра, а там видно будет. Тут мы, словно по предварительному сговору, взбунтовались и потребовали, чтобы нас отвели к начальству. Было, видимо, в наших протестующих голосах нечто такое, что подействовало на наших стражей, и они выполнили нашу просьбу.
И вот мы стоим перед районным комендантом. И вот я опять с тревогой всматриваюсь в лицо уверенно сидящего за столом человека, который понятия не имеет ни обо мне, ни о моих обстоятельствах и переживаниях и от которого тем не менее зависит, как и куда пойдет моя дальнейшая жизнь. И тут нам опять, как и на сцене серпуховского театра, повезло. Перед нами сидел человек в военной форме, но без знаков различия.
Впрочем, началось, как и в Серпухове, с недоверия. Нам казалось самым важным в нашем положении убедить коменданта в том, что мы - московские литераторы и что нам сейчас, после окружения, более всего йа свете необходимо узнать, какова судьба наших близких. Однако вид у нас был такой, что комендант, может быть даже бессознательно отказывался признать в нас москвичей, а потому и все остальное, что мы ему в двух словах сообщили о себе, считал враньем.
- Москва на осадном положении, и я не имею права отпустить вас, - заключил он. - Ночь проведете здесь, а утром отправлю вас в Перхушково, пусть они там с вами разбираются.
- Товарищ комендант! - решился я. - Моя фамилия... - назвался я. - Зовут меня Борис Михайлович. Я живу на Сретенке, в Просвирином переулке. Мой телефон... Позвоните, и моя жена, Анна Дмитриевна, подтвердит вам все сказанное.
